давай на фиг развлекаться!
часть 210.
- Здравствуйте, госпожа Амбридж, - Фред кривится в улыбке.
- Здравствуйте, мистер Уизли, - её голосок сладок, как душок, который оставляет после себя сгнивающее мясо. – Какие-то вопросы по лицензии, мистер Уизли? Вы или ваш брат – простите, не утруждаю себя умением вас различить – уже приходили вчера. И со вчерашнего дня, поверьте, ничего не изменилось.
- Да ну? – в притворном замешательстве качает головой Фред. – Никак большая загруженность, госпожа Амбридж?
- Очень большая, мистер Уизли, - скалится она, тыча розовым ногтём в кипу подшивок, лежащих на столе. – Так что простите – сегодня я ничем вам помочь не могу.
- Послушайте, госпожа Амбридж, - в этом обращении Фреда столько сарказма, что кажется, что она вполне в состоянии его заметить, – ведь мы же с вами не в классе! Не кажется ли вам, что старые распри – не повод для отсутствия совместной плодотворной работы? Может, стоит забыть о прошедшем и стать хорошими, добрыми друзьями? – цитируя речь Амбридж на сентябрьском пиру, Фред чуть нагибается к женщине и чувствует, как в нос ему бьёт поразительной силы цветочное амбре.
- Не вижу вражды между нами, мистер Уизли, - Амбридж поджимает губы и тасует какие-то розовые бумажки с записями. – Впрочем, если вам очень нужно, вы всегда можете отправиться в кабинет министра магии – госпожа Лестрейндж, уверена, выслушает ваши претензии.
- Министр? – раскрывает рот Фред.
- Именно. Сейчас она свободна.
- Выписывайте пропуск, - вдруг ухмыляется он.
- В добрый путь, мистер Уизли, - гаденько улыбается Амбридж, подписывая какой-то бланк и украшая его своей личной печатью. – Вы сделаете мне огромный подарок, если не будете утруждать себя посещением моего кабинета каждый день.
- Взаимно, госпожа Амбридж, - тянет Фред.
11.
Заходя в подъёмник, Фред думает, что эти красивые витиеватые, чёрные с золотом двери любезно открывают ему путь на Голгофу. Ещё не поздно – дрянную бумажку можно спустить в унитаз и вернуться домой, но это однозначно означает, что с делами братьям Уизли предстоит завязать. Между скучной, дурацкой жизнью и таинственными застенками Фред однозначно выбирает последнее. Любой Уизли выбирает… Фред мысленно одёргивает себя: никакого тождества с глупыми родственничками-нелегалами! Как на беду, в лифт залетает какой-то костлявый колдун с кучей бумаг, и Фред, отшатываясь, едва успевает представить себе страницы магазинного гроссбуха. Сосед по подъёмнику странно косится на него. То ли видит во Фреде врага, то ли сам копается в его голове… Ну и пусть! Холодный женский голос как раз оповещает о том, что он на месте, и Фред, поправляя галстук, как можно быстрее выходит из кабины.
12.
- Доброго дня, госпожа министр, - вежливо здоровается Фред, стоя на пороге кабинета.
Всё-таки Лестрейндж – не Амбридж. С ней нельзя позволить себе ни грубости, ни сарказма – во имя собственного здоровья и благополучия. Фред удивляется тому, что она держится на плаву, вообще тому, что она осуществила такой переворот и оказалась способной к власти! Всё ожидали увидеть её слабой и разбитой после кончины своего покровителя, а вот поди ж ты… Конечно, Фред думает об этом, преисполняясь уважением к первой леди Британии. А как же иначе?
- Уизли, - Беллатрикс хищно прищуривает глаза, - присаживайтесь же. Что привело вас в мой кабинет? Вы, видимо, не обделены смелостью. Или глупостью?
- Вот, - Фред кладёт на стол направление, от которого до сих пор несёт. – Госпожа Амбридж не желает выполнять свои прямые обязанности, в которые входит всего ничего – украшение своим очаровательным вензелем очередной пустой графы в нашем разрешении на торговлю.
- Наверное, она делает это не просто так, - министр вздёргивает подбородок, - вы же и ваш брат, мистер Уизли, происходите из семьи магглолюбцев. Подобных людей мы всегда держим на кончике пера.
- Очень приятно, госпожа министр, - ухмыляется Фред.
- Это всего лишь правда – пусть и неприятная для вас, Уизли, - бровь Беллы изящно изгибается. – Волшебники, в прошлом преданные идеям Великого Лорда, ныне не сталкиваются с подобными проблемами!
- Я всегда был за чистоту крови! – Фред возмущается, и щёки его слегка краснеют.
- Чем же объяснить ваше семейное потворство Поттеру и магглам? Не было заметно, что вы и ваш близнец как-то отличились по этому вопросу.
- У нас с Джорджем несколько другие приоритеты. Не думаю, что нахождение в оппозиции помогло бы нам в развитии нашего дела. Мы предпочли остаться в стороне от орденских интриг и глупого махания палочкой, в душе целиком и полностью разделяя идею доминирующего чистокровия!
- Приспособленцы, - ухмыляясь, припечатывает Беллатрикс.
- А это плохо? – с самым невинным видом спрашивает Фред. – Многие слизеринцы от природы наделены подобными качествами. Но сейчас речь не о том. Госпожа Амбридж сказала, что её обязанностями вполне можете заниматься и вы. Выглядит несколько, хм, неуважительно по отношению к министру, разве нет?
- Возможно, если вы, Уизли, не врёте, - Лестрейндж снова хмурится. – Учитывая вашу природу, это вполне может быть.
- Так вот же пропуск! – Фред, сладко улыбаясь, пододвигает к министру бледно-розовый бланк ещё ближе. – Госпожа Амбридж сама его подписала. И печать…
- Довольно, - обрывает его Беллатрикс. – В вас слишком много нахальства, Уизли. Ни один человек не позволил себе поспорить с госпожой Амбридж до вас! И тем более не думайте, что подобное возможно в отношении меня, - её голос почти что переходит на шёпот, - ведь я не привыкла щадить нетолерантных людей, - и в глазах министра загорается тот самый, знакомый всем по газетным публикациям огонёк одержимости. – Впрочем, пока вы не зашли слишком далеко, я займусь вашим делом. Приходите в мой кабинет в без четверти семь.
- Но Министерство почти полностью закрывается в семь, - резонно замечает Фред.
- Тем лучше. А теперь прочь отсюда! У меня полно незавершённых дел.
13.
Фред неистово вколачивается в разгорячённое, влажное тело. Госпожа министр сейчас нагибается к нему раком, упираясь локтями в резную антикварную столешницу гоблинской работы. Потряхивая головой в такт, он пялится на стену, пытаясь сфокусироваться на положении часовых стрелок. Без двадцати… без четверти… восемь. Это повторяется уже в третий раз, дай Мерлин памяти.
…И когда этому придёт конец?
Всё в Беллатрикс Лестрейндж кричит о пошлости и сладострастности – от больших, висящих грудей, которые сочно ударяются об остальное тело, будто спелые груши, до большого, красного, замыкающегося похотливым кольцом рта. Фред заперт в этом кабинете уже час. Он так и не пришёл к финалу сам, потому что
его не возбуждает это побитое годами и Азкабаном рыхлое тело, где наверняка побывала сотня волдемортовских дружков
хочет доставить как можно больше удовольствия этой роскошной женщине. И хватит ему всяких дурацких мыслей! Фред хватает её груди, поглаживая большими пальцами тёмные катышки сосков, и прижимается ещё сильнее. Липкая от пота спина оставляет на его животе и груди следы.
И не отмыться потом, изотри ты себя хоть до крови мочалкой…
Стоны Беллатрикс переходят в крик, больше похожий на вой разъярённой волчицы, и мокрая плоть в третий раз сжимается вокруг него. Фред выходит, и от короткого прикосновения собственных рук
потому что заниматься самоудовлетворением гораздо приятнее, чем тыкаться в широкое, склизкое отверстие
тут же изливается в кулак.
- Паршивые магглолюбцы делают это на редкость хорошо, - произносит Беллатрикс, разворачиваясь к нему. – Ты терпелив, Уизли. Как у тебя это получается?
- Вспоминаю выдержки из Кодекса Чистоты Крови, госпожа, - ухмыляется он, надевая рубашку.
14.
Джордж возвращается домой из продовольственной лавки. На звонок никто не открывает, и он нарочно долго ковыряется ключом в замке, надеясь, что Фред, к примеру, уснул и сейчас отреагирует хотя бы на этот звук. Но квартира отвечает Джорджу гулкой пустотой. Не запираясь, он спешит на кухню, чтобы отнести туда покупки, и тут же скрипит дверь, и хлопают дверцы платяного шкафа.
- Ты почему дверь не закрыл, олух? – доносится весёлый голос из прихожей.
Джордж возвращается обратно и видит брата, снимающего ботинки. Фред разгибается, достаёт из кармана брюк сложенный вчетверо измятый лист и протягивает его Джорджу.
- Теперь ты можешь смело плясать джигу, - улыбаясь от уха до уха, произносит он.
- Она подписала? – таращится Джордж.
- А ты сомневался? – улыбка Фреда становится ещё шире, и тут Джордж замечает, что что-то с братом не так: волосы длинными красными змейками прилипают к вспотевшей шее, на лбу и щеках выступили красные пятна – и веснушек за ними не видно, а рубашка застёгнута криво на две пуговицы. Фред сдёргивает надоевший за день галстук, и Джордж с удивлением замечает лиловый засос под сползшей белой тканью.
- И ты, дабы отметить это радостное событие, снял в Лютном переулке парочку шлюх? – ухмыляется Джордж.
- Почти, - хохочет Фред, и братья радостно обнимаются.
15.
Фред лежит на диване для посетителей. Белла качается где-то над. Сегодня она сверху, и Уизли, слегка приоткрывая глаза, видит её подпрыгивающие в такт движениям груди, начинающие дряблеть предплечья, острые белые зубы, которые министр периодически облизывает рубиновым кончиком языка. Как хищница, готовая наброситься на падаль…
Правильно, потому что он и есть не больше, чем падаль.
Её губы растягиваются в привычной садисткой улыбке, и она, выгибаясь, стонет и царапает Фреда своими чёрными когтями, оставляя глубокие розовые следы,
метит, клеймит, как течная сука
которые незамедлительно распухают и наливаются алыми капельками. Костлявая ладонь ползёт дальше, дальше и останавливается, сжимая горло Фреда. Тот хрипит, хватая ртом воздух, и крики Беллатрикс звенят в его ушах.
Ей стоило придушить его совсем.
Белла слезает с него и ложится рядом; Фред чувствует, что снова может нормально дышать. Та же самая ладонь теперь размазывает по его груди горячее, липкое семя. Жарко.
16.
Джордж выходит из ванны, заматывается в полотенце и выскальзывает в коридор, оставляя за собой мокрые следы с ошмётками белой пены. Ни звука, как и час, и два назад. Джордж возвращается в комнатку, наполненную запахом мыла и паром. В запотевшем зеркале плохо видно его отражение, но Джордж обводит пальцем размытую картинку, дорисовывая черты по памяти. Четыре буквы – Ф, Р, Е, Д – завершают картину. С мутного стекла на него укоризненно смотрит что-то, отдалённо напоминающее брата. В Джордже поднимает голову злость на собственную сентиментальность, и лицо нарисованного Фреда исчезает под влажной ладонью, открывая Джорджу собственные глаза – на фоне покрасневших белков тонкое кольцо радужки кажется пронзительно-голубым. Пальцы Джорджа неловко соскакивают и попадают прямо в выбитую раму. Край зеркала остёр, и на одном из них выступает кровь.
17.
Фред несётся по опустевшим министерским коридорам в сторону туалетов, совершенно не заботясь о том, что может быть замеченным. Звук ударяющихся о плитку подмёток гулко ударяется о стены и улетает вдаль, догоняя его. Внезапно Фред останавливается перед дверью, и, переведя дух, с силой дёргает на себя медную ручку. Он надеется, что клозет пуст, хотя не может быть полностью уверенным в этом. Возможно, какой-нибудь херов министерский шпион сейчас заходится на толчке в приступе диареи – кормят в местных буфетах отвратительно. Фред, застонав сквозь зубы, съезжает по скользкой стене на холодный, выложенный мрамором пол. Он пытается закрыть глаза, но это не помогает – в возникшей темноте всё равно возникают руки Беллы, тело Беллы, губы Беллы – слава Мерлину, она никогда не пытается поцеловать его. Саднят только что развязанные запястья – шёлковый шарфик резал их похуже металлических пут. Чуть пониже спины, у копчика, наливается кровью здоровый синяк. Фред залезает во внутренний карман мантии и достаёт оттуда маленькую серебряную фляжку – с недавних пор она постоянно с ним, хотя так нельзя. Колючий, злой виски льётся в рот, обжигает – Фред глотает его, жмурясь. Пред глазами снова встают картины из уже ставшего знакомым кабинета, и к горлу подкатывает мерзкий ком тошноты. Фред пулей несётся в одну из кабинок, уже готовый выблевать виски, желчь и засохшие кишки, потому что больше нечего, он уже второй день ничего не ест. Фред скрючивается над унитазом, изображая собой знак вопроса, но ничего не выходит – видимо, это ощущение чисто ментальное. Он вытирает влажный рот, отдающий смесью спирта и характерного запаха – и даже Огденское виски не способно смыть соки Беллы с его губ.
18.
Фред и Джордж сидят на диване в своей гостиной. Перед ними – огромное окно, за окном – Косой переулок, совсем не похожий на ту нарядную улицу чуть меньше года назад. Дома из старого дерева и тусклого камня, казалось, вот-вот рухнут, многочисленные верёвки, на которых раньше висели флажки и шарики, теперь обвивают фасады висельными петлями; кое-где с ними переплетаются заросли грязно-зелёного плюща. Огромные пятна, которые оставило после себя разрушительное пламя, чернеют то тут, то там.
Фред смотрит на них и равнодушно думает, что у этой женщины явно существует свой стиль: эти отметины поразительно напоминают собой те, что вот уже целый месяц не сходят с его тела.
Джордж отчаянно хочет думать о том же, о чём думает его брат, но не может – в эти четыре с хвостиком недели они редко видятся после работы, а разговаривают – ещё реже. Фред и Джордж по собственной воле заточили себя в этом новом мире, потеряв всё – а теперь они теряют самих себя.
Перед ними, как обычно, стоит журнальный столик, на нём лежит свиток пергамента и два пера. Внезапно Джордж, повинуясь велению мысли, наклоняется и царапает на листе крупными буквами:
«Что, чёрт тебя дери, происходит?»
«Я в полном дерьме, братец Фордж, и конца этому нет».
Глупое детское прозвище заставляет Джорджа улыбнуться краешком рта, и он тут же хватается за перо.
«Да что за херня? Я не поверю в то, что всё так безнадёжно, пока не узнаю: как ни крути, ты обязан со мной поделиться».
«Это не шоколадные лягушки и даже не «Берти Боттс», Джи, чтобы делиться. Если ты узнаешь, то убьёшь меня».
«В Азкабан пока не хочу – так что извини, братец Дред. Всё же я могу чем-нибудь помочь?»
Фред грызёт кончик пера, совсем не волнуясь о том, что могут остаться следы: из-за этой глупой привычки он весь первый и второй курс проходил с фиолетовым языком. Внутренности Фреда мучительно прогрызает жирный червяк по имени Отчаяние, и он начинает думать, что это не самая худшая идея. В самом деле, если Джордж…
«Нет ничего невозможного».
«Ну и в чём тогда дело?»
«Я не представляю, как просить тебя о ТАКОМ!»
Джордж, прочитав послание Фреда, откладывает пергамент и долго смотрит в окно. Столбы ржавой пыли вьются в воздухе, расцвечиваясь больными ярко-красными лучами заходящего солнца, пробивающими густые ватные комья туч. Внезапно небо темнеет и разверзается косыми струями, бьющими по всему этому постапокалиптическому безобразию, пригвождая к земле пыль, мусор и листья, будто бы яростно оплакивая всё то, что было здесь раньше. Июнь рыдает, раскатываясь воплями грома и метая блестящие стрелы молний. В низу листа появляются слова, завершающие этот разговор без слов:
«Всё равно я попробую!»
Фред криво улыбается и делает взмах палочкой. Пергамент поднимается в воздух и мгновенно сгорает, осыпавшись на столешницу кучкой серого пепла.
19.
Братья избегают друг друга в тот день, когда Джордж в первый раз возвращается от Беллы. Перекидываются парой ничего не значащих фраз после второго. На третий всё становится на круги своя – у них снова одни и те же мысли, слова, сны. И кошмары – тоже…
20.
Фред старается считать в уме, вспоминает какие-то дурацкие стихи, узор обоев на кухне в Норе. Всё, что угодно, лишь бы думать правильно и толерантно, но не может. Не получается. Послушные когда-то неприкаянные мысли теперь пробиваются даже сквозь самую толстую бронь. Он начинает задаваться вопросом: на хрена им с Джорджем нужно было всё это притворство? Когда-то он думал, что нет ничего хуже, чем находиться в опале, но теперь прежние постулаты находятся под огромным сомнением…. Оставшиеся где-то там родители, братья, сестра, друзья и знакомые, возможно, устроились куда хуже них, но их умы горят, пылают невидимым огнём, который на поверку оказался сильнее того, настоящего. Может, выживать у них толком и не получается, зато жить – точно.
21.
Джордж, как и Фред, переходит на рубашки с длинными рукавами, чтобы скрывать синяки, которые оставляют длинные пальцы с чёрными ногтями. Единственная мысль, которая успокаивает его: Фреду было хуже. Но теперь им удаётся почти невозможное: распилить свой крест пополам, чтобы облегчить ношу. Поначалу Джордж боялся, что Беллатрикс почувствует разницу, но теперь он отчётливо понимает, что ей всё равно. Вряд ли она знает даже то, как его зовут. Как только за Фредом или Джорджем захлопывается дверь кабинета, она кидается на одного из них, как самка стервятника на – угадайте, что? – правильно, падаль, и принимается с жадностью жрать, оставляя лишь прогнившие кости. Может, оно и к лучшему, думает Джордж, потому что на них впервые за год нарастает новая, свежая плоть. Теперь – настоящая, и пускай она отчаянно кровоточит, это всё равно лучше, чем подыхать от вони разложения. Каждый день Джордж окидывает взглядом сверкающие магазинные полки, яркие товары, жирненьких чистокровных детишек, приходящих в магазин (из них вырастут отличные слуги нового режима) – что ж, они с Фредом платят достойную цену за всё это. Только ловушка захлопнулась щелчком замка министерского кабинета – и конец всё равно неизбежен.
22.
Фред и Джордж всё меньше разговаривают и всё больше переписываются. Из-под их перьев выходят целые диалоги длиной в десятки свитков, иногда рисунки, но всё это постигает одна и та же участь – лёгкий взмах руки и равнодушное Инсендио. Прежние болтуны теперь молчат, но это молчание становится громким настолько, что кажется, их барабанные перепонки вот-вот лопнут. Тем, что они молчат – они кричат.
- Здравствуйте, госпожа Амбридж, - Фред кривится в улыбке.
- Здравствуйте, мистер Уизли, - её голосок сладок, как душок, который оставляет после себя сгнивающее мясо. – Какие-то вопросы по лицензии, мистер Уизли? Вы или ваш брат – простите, не утруждаю себя умением вас различить – уже приходили вчера. И со вчерашнего дня, поверьте, ничего не изменилось.
- Да ну? – в притворном замешательстве качает головой Фред. – Никак большая загруженность, госпожа Амбридж?
- Очень большая, мистер Уизли, - скалится она, тыча розовым ногтём в кипу подшивок, лежащих на столе. – Так что простите – сегодня я ничем вам помочь не могу.
- Послушайте, госпожа Амбридж, - в этом обращении Фреда столько сарказма, что кажется, что она вполне в состоянии его заметить, – ведь мы же с вами не в классе! Не кажется ли вам, что старые распри – не повод для отсутствия совместной плодотворной работы? Может, стоит забыть о прошедшем и стать хорошими, добрыми друзьями? – цитируя речь Амбридж на сентябрьском пиру, Фред чуть нагибается к женщине и чувствует, как в нос ему бьёт поразительной силы цветочное амбре.
- Не вижу вражды между нами, мистер Уизли, - Амбридж поджимает губы и тасует какие-то розовые бумажки с записями. – Впрочем, если вам очень нужно, вы всегда можете отправиться в кабинет министра магии – госпожа Лестрейндж, уверена, выслушает ваши претензии.
- Министр? – раскрывает рот Фред.
- Именно. Сейчас она свободна.
- Выписывайте пропуск, - вдруг ухмыляется он.
- В добрый путь, мистер Уизли, - гаденько улыбается Амбридж, подписывая какой-то бланк и украшая его своей личной печатью. – Вы сделаете мне огромный подарок, если не будете утруждать себя посещением моего кабинета каждый день.
- Взаимно, госпожа Амбридж, - тянет Фред.
11.
Заходя в подъёмник, Фред думает, что эти красивые витиеватые, чёрные с золотом двери любезно открывают ему путь на Голгофу. Ещё не поздно – дрянную бумажку можно спустить в унитаз и вернуться домой, но это однозначно означает, что с делами братьям Уизли предстоит завязать. Между скучной, дурацкой жизнью и таинственными застенками Фред однозначно выбирает последнее. Любой Уизли выбирает… Фред мысленно одёргивает себя: никакого тождества с глупыми родственничками-нелегалами! Как на беду, в лифт залетает какой-то костлявый колдун с кучей бумаг, и Фред, отшатываясь, едва успевает представить себе страницы магазинного гроссбуха. Сосед по подъёмнику странно косится на него. То ли видит во Фреде врага, то ли сам копается в его голове… Ну и пусть! Холодный женский голос как раз оповещает о том, что он на месте, и Фред, поправляя галстук, как можно быстрее выходит из кабины.
12.
- Доброго дня, госпожа министр, - вежливо здоровается Фред, стоя на пороге кабинета.
Всё-таки Лестрейндж – не Амбридж. С ней нельзя позволить себе ни грубости, ни сарказма – во имя собственного здоровья и благополучия. Фред удивляется тому, что она держится на плаву, вообще тому, что она осуществила такой переворот и оказалась способной к власти! Всё ожидали увидеть её слабой и разбитой после кончины своего покровителя, а вот поди ж ты… Конечно, Фред думает об этом, преисполняясь уважением к первой леди Британии. А как же иначе?
- Уизли, - Беллатрикс хищно прищуривает глаза, - присаживайтесь же. Что привело вас в мой кабинет? Вы, видимо, не обделены смелостью. Или глупостью?
- Вот, - Фред кладёт на стол направление, от которого до сих пор несёт. – Госпожа Амбридж не желает выполнять свои прямые обязанности, в которые входит всего ничего – украшение своим очаровательным вензелем очередной пустой графы в нашем разрешении на торговлю.
- Наверное, она делает это не просто так, - министр вздёргивает подбородок, - вы же и ваш брат, мистер Уизли, происходите из семьи магглолюбцев. Подобных людей мы всегда держим на кончике пера.
- Очень приятно, госпожа министр, - ухмыляется Фред.
- Это всего лишь правда – пусть и неприятная для вас, Уизли, - бровь Беллы изящно изгибается. – Волшебники, в прошлом преданные идеям Великого Лорда, ныне не сталкиваются с подобными проблемами!
- Я всегда был за чистоту крови! – Фред возмущается, и щёки его слегка краснеют.
- Чем же объяснить ваше семейное потворство Поттеру и магглам? Не было заметно, что вы и ваш близнец как-то отличились по этому вопросу.
- У нас с Джорджем несколько другие приоритеты. Не думаю, что нахождение в оппозиции помогло бы нам в развитии нашего дела. Мы предпочли остаться в стороне от орденских интриг и глупого махания палочкой, в душе целиком и полностью разделяя идею доминирующего чистокровия!
- Приспособленцы, - ухмыляясь, припечатывает Беллатрикс.
- А это плохо? – с самым невинным видом спрашивает Фред. – Многие слизеринцы от природы наделены подобными качествами. Но сейчас речь не о том. Госпожа Амбридж сказала, что её обязанностями вполне можете заниматься и вы. Выглядит несколько, хм, неуважительно по отношению к министру, разве нет?
- Возможно, если вы, Уизли, не врёте, - Лестрейндж снова хмурится. – Учитывая вашу природу, это вполне может быть.
- Так вот же пропуск! – Фред, сладко улыбаясь, пододвигает к министру бледно-розовый бланк ещё ближе. – Госпожа Амбридж сама его подписала. И печать…
- Довольно, - обрывает его Беллатрикс. – В вас слишком много нахальства, Уизли. Ни один человек не позволил себе поспорить с госпожой Амбридж до вас! И тем более не думайте, что подобное возможно в отношении меня, - её голос почти что переходит на шёпот, - ведь я не привыкла щадить нетолерантных людей, - и в глазах министра загорается тот самый, знакомый всем по газетным публикациям огонёк одержимости. – Впрочем, пока вы не зашли слишком далеко, я займусь вашим делом. Приходите в мой кабинет в без четверти семь.
- Но Министерство почти полностью закрывается в семь, - резонно замечает Фред.
- Тем лучше. А теперь прочь отсюда! У меня полно незавершённых дел.
13.
Фред неистово вколачивается в разгорячённое, влажное тело. Госпожа министр сейчас нагибается к нему раком, упираясь локтями в резную антикварную столешницу гоблинской работы. Потряхивая головой в такт, он пялится на стену, пытаясь сфокусироваться на положении часовых стрелок. Без двадцати… без четверти… восемь. Это повторяется уже в третий раз, дай Мерлин памяти.
…И когда этому придёт конец?
Всё в Беллатрикс Лестрейндж кричит о пошлости и сладострастности – от больших, висящих грудей, которые сочно ударяются об остальное тело, будто спелые груши, до большого, красного, замыкающегося похотливым кольцом рта. Фред заперт в этом кабинете уже час. Он так и не пришёл к финалу сам, потому что
его не возбуждает это побитое годами и Азкабаном рыхлое тело, где наверняка побывала сотня волдемортовских дружков
хочет доставить как можно больше удовольствия этой роскошной женщине. И хватит ему всяких дурацких мыслей! Фред хватает её груди, поглаживая большими пальцами тёмные катышки сосков, и прижимается ещё сильнее. Липкая от пота спина оставляет на его животе и груди следы.
И не отмыться потом, изотри ты себя хоть до крови мочалкой…
Стоны Беллатрикс переходят в крик, больше похожий на вой разъярённой волчицы, и мокрая плоть в третий раз сжимается вокруг него. Фред выходит, и от короткого прикосновения собственных рук
потому что заниматься самоудовлетворением гораздо приятнее, чем тыкаться в широкое, склизкое отверстие
тут же изливается в кулак.
- Паршивые магглолюбцы делают это на редкость хорошо, - произносит Беллатрикс, разворачиваясь к нему. – Ты терпелив, Уизли. Как у тебя это получается?
- Вспоминаю выдержки из Кодекса Чистоты Крови, госпожа, - ухмыляется он, надевая рубашку.
14.
Джордж возвращается домой из продовольственной лавки. На звонок никто не открывает, и он нарочно долго ковыряется ключом в замке, надеясь, что Фред, к примеру, уснул и сейчас отреагирует хотя бы на этот звук. Но квартира отвечает Джорджу гулкой пустотой. Не запираясь, он спешит на кухню, чтобы отнести туда покупки, и тут же скрипит дверь, и хлопают дверцы платяного шкафа.
- Ты почему дверь не закрыл, олух? – доносится весёлый голос из прихожей.
Джордж возвращается обратно и видит брата, снимающего ботинки. Фред разгибается, достаёт из кармана брюк сложенный вчетверо измятый лист и протягивает его Джорджу.
- Теперь ты можешь смело плясать джигу, - улыбаясь от уха до уха, произносит он.
- Она подписала? – таращится Джордж.
- А ты сомневался? – улыбка Фреда становится ещё шире, и тут Джордж замечает, что что-то с братом не так: волосы длинными красными змейками прилипают к вспотевшей шее, на лбу и щеках выступили красные пятна – и веснушек за ними не видно, а рубашка застёгнута криво на две пуговицы. Фред сдёргивает надоевший за день галстук, и Джордж с удивлением замечает лиловый засос под сползшей белой тканью.
- И ты, дабы отметить это радостное событие, снял в Лютном переулке парочку шлюх? – ухмыляется Джордж.
- Почти, - хохочет Фред, и братья радостно обнимаются.
15.
Фред лежит на диване для посетителей. Белла качается где-то над. Сегодня она сверху, и Уизли, слегка приоткрывая глаза, видит её подпрыгивающие в такт движениям груди, начинающие дряблеть предплечья, острые белые зубы, которые министр периодически облизывает рубиновым кончиком языка. Как хищница, готовая наброситься на падаль…
Правильно, потому что он и есть не больше, чем падаль.
Её губы растягиваются в привычной садисткой улыбке, и она, выгибаясь, стонет и царапает Фреда своими чёрными когтями, оставляя глубокие розовые следы,
метит, клеймит, как течная сука
которые незамедлительно распухают и наливаются алыми капельками. Костлявая ладонь ползёт дальше, дальше и останавливается, сжимая горло Фреда. Тот хрипит, хватая ртом воздух, и крики Беллатрикс звенят в его ушах.
Ей стоило придушить его совсем.
Белла слезает с него и ложится рядом; Фред чувствует, что снова может нормально дышать. Та же самая ладонь теперь размазывает по его груди горячее, липкое семя. Жарко.
16.
Джордж выходит из ванны, заматывается в полотенце и выскальзывает в коридор, оставляя за собой мокрые следы с ошмётками белой пены. Ни звука, как и час, и два назад. Джордж возвращается в комнатку, наполненную запахом мыла и паром. В запотевшем зеркале плохо видно его отражение, но Джордж обводит пальцем размытую картинку, дорисовывая черты по памяти. Четыре буквы – Ф, Р, Е, Д – завершают картину. С мутного стекла на него укоризненно смотрит что-то, отдалённо напоминающее брата. В Джордже поднимает голову злость на собственную сентиментальность, и лицо нарисованного Фреда исчезает под влажной ладонью, открывая Джорджу собственные глаза – на фоне покрасневших белков тонкое кольцо радужки кажется пронзительно-голубым. Пальцы Джорджа неловко соскакивают и попадают прямо в выбитую раму. Край зеркала остёр, и на одном из них выступает кровь.
17.
Фред несётся по опустевшим министерским коридорам в сторону туалетов, совершенно не заботясь о том, что может быть замеченным. Звук ударяющихся о плитку подмёток гулко ударяется о стены и улетает вдаль, догоняя его. Внезапно Фред останавливается перед дверью, и, переведя дух, с силой дёргает на себя медную ручку. Он надеется, что клозет пуст, хотя не может быть полностью уверенным в этом. Возможно, какой-нибудь херов министерский шпион сейчас заходится на толчке в приступе диареи – кормят в местных буфетах отвратительно. Фред, застонав сквозь зубы, съезжает по скользкой стене на холодный, выложенный мрамором пол. Он пытается закрыть глаза, но это не помогает – в возникшей темноте всё равно возникают руки Беллы, тело Беллы, губы Беллы – слава Мерлину, она никогда не пытается поцеловать его. Саднят только что развязанные запястья – шёлковый шарфик резал их похуже металлических пут. Чуть пониже спины, у копчика, наливается кровью здоровый синяк. Фред залезает во внутренний карман мантии и достаёт оттуда маленькую серебряную фляжку – с недавних пор она постоянно с ним, хотя так нельзя. Колючий, злой виски льётся в рот, обжигает – Фред глотает его, жмурясь. Пред глазами снова встают картины из уже ставшего знакомым кабинета, и к горлу подкатывает мерзкий ком тошноты. Фред пулей несётся в одну из кабинок, уже готовый выблевать виски, желчь и засохшие кишки, потому что больше нечего, он уже второй день ничего не ест. Фред скрючивается над унитазом, изображая собой знак вопроса, но ничего не выходит – видимо, это ощущение чисто ментальное. Он вытирает влажный рот, отдающий смесью спирта и характерного запаха – и даже Огденское виски не способно смыть соки Беллы с его губ.
18.
Фред и Джордж сидят на диване в своей гостиной. Перед ними – огромное окно, за окном – Косой переулок, совсем не похожий на ту нарядную улицу чуть меньше года назад. Дома из старого дерева и тусклого камня, казалось, вот-вот рухнут, многочисленные верёвки, на которых раньше висели флажки и шарики, теперь обвивают фасады висельными петлями; кое-где с ними переплетаются заросли грязно-зелёного плюща. Огромные пятна, которые оставило после себя разрушительное пламя, чернеют то тут, то там.
Фред смотрит на них и равнодушно думает, что у этой женщины явно существует свой стиль: эти отметины поразительно напоминают собой те, что вот уже целый месяц не сходят с его тела.
Джордж отчаянно хочет думать о том же, о чём думает его брат, но не может – в эти четыре с хвостиком недели они редко видятся после работы, а разговаривают – ещё реже. Фред и Джордж по собственной воле заточили себя в этом новом мире, потеряв всё – а теперь они теряют самих себя.
Перед ними, как обычно, стоит журнальный столик, на нём лежит свиток пергамента и два пера. Внезапно Джордж, повинуясь велению мысли, наклоняется и царапает на листе крупными буквами:
«Что, чёрт тебя дери, происходит?»
«Я в полном дерьме, братец Фордж, и конца этому нет».
Глупое детское прозвище заставляет Джорджа улыбнуться краешком рта, и он тут же хватается за перо.
«Да что за херня? Я не поверю в то, что всё так безнадёжно, пока не узнаю: как ни крути, ты обязан со мной поделиться».
«Это не шоколадные лягушки и даже не «Берти Боттс», Джи, чтобы делиться. Если ты узнаешь, то убьёшь меня».
«В Азкабан пока не хочу – так что извини, братец Дред. Всё же я могу чем-нибудь помочь?»
Фред грызёт кончик пера, совсем не волнуясь о том, что могут остаться следы: из-за этой глупой привычки он весь первый и второй курс проходил с фиолетовым языком. Внутренности Фреда мучительно прогрызает жирный червяк по имени Отчаяние, и он начинает думать, что это не самая худшая идея. В самом деле, если Джордж…
«Нет ничего невозможного».
«Ну и в чём тогда дело?»
«Я не представляю, как просить тебя о ТАКОМ!»
Джордж, прочитав послание Фреда, откладывает пергамент и долго смотрит в окно. Столбы ржавой пыли вьются в воздухе, расцвечиваясь больными ярко-красными лучами заходящего солнца, пробивающими густые ватные комья туч. Внезапно небо темнеет и разверзается косыми струями, бьющими по всему этому постапокалиптическому безобразию, пригвождая к земле пыль, мусор и листья, будто бы яростно оплакивая всё то, что было здесь раньше. Июнь рыдает, раскатываясь воплями грома и метая блестящие стрелы молний. В низу листа появляются слова, завершающие этот разговор без слов:
«Всё равно я попробую!»
Фред криво улыбается и делает взмах палочкой. Пергамент поднимается в воздух и мгновенно сгорает, осыпавшись на столешницу кучкой серого пепла.
19.
Братья избегают друг друга в тот день, когда Джордж в первый раз возвращается от Беллы. Перекидываются парой ничего не значащих фраз после второго. На третий всё становится на круги своя – у них снова одни и те же мысли, слова, сны. И кошмары – тоже…
20.
Фред старается считать в уме, вспоминает какие-то дурацкие стихи, узор обоев на кухне в Норе. Всё, что угодно, лишь бы думать правильно и толерантно, но не может. Не получается. Послушные когда-то неприкаянные мысли теперь пробиваются даже сквозь самую толстую бронь. Он начинает задаваться вопросом: на хрена им с Джорджем нужно было всё это притворство? Когда-то он думал, что нет ничего хуже, чем находиться в опале, но теперь прежние постулаты находятся под огромным сомнением…. Оставшиеся где-то там родители, братья, сестра, друзья и знакомые, возможно, устроились куда хуже них, но их умы горят, пылают невидимым огнём, который на поверку оказался сильнее того, настоящего. Может, выживать у них толком и не получается, зато жить – точно.
21.
Джордж, как и Фред, переходит на рубашки с длинными рукавами, чтобы скрывать синяки, которые оставляют длинные пальцы с чёрными ногтями. Единственная мысль, которая успокаивает его: Фреду было хуже. Но теперь им удаётся почти невозможное: распилить свой крест пополам, чтобы облегчить ношу. Поначалу Джордж боялся, что Беллатрикс почувствует разницу, но теперь он отчётливо понимает, что ей всё равно. Вряд ли она знает даже то, как его зовут. Как только за Фредом или Джорджем захлопывается дверь кабинета, она кидается на одного из них, как самка стервятника на – угадайте, что? – правильно, падаль, и принимается с жадностью жрать, оставляя лишь прогнившие кости. Может, оно и к лучшему, думает Джордж, потому что на них впервые за год нарастает новая, свежая плоть. Теперь – настоящая, и пускай она отчаянно кровоточит, это всё равно лучше, чем подыхать от вони разложения. Каждый день Джордж окидывает взглядом сверкающие магазинные полки, яркие товары, жирненьких чистокровных детишек, приходящих в магазин (из них вырастут отличные слуги нового режима) – что ж, они с Фредом платят достойную цену за всё это. Только ловушка захлопнулась щелчком замка министерского кабинета – и конец всё равно неизбежен.
22.
Фред и Джордж всё меньше разговаривают и всё больше переписываются. Из-под их перьев выходят целые диалоги длиной в десятки свитков, иногда рисунки, но всё это постигает одна и та же участь – лёгкий взмах руки и равнодушное Инсендио. Прежние болтуны теперь молчат, но это молчание становится громким настолько, что кажется, их барабанные перепонки вот-вот лопнут. Тем, что они молчат – они кричат.