delete

Блюю всем тем дерьмом, которое вынуждена ежедневно жрать горстями; крики мои скальпелем взрезают перепонки окружающих; размазываю свою боль криво, некрасиво по лицу густой вонючей менструальной кровью.
Палочка сигареты нежно касается глянцевой бумаги, оставляя аккуратные дырочки там, где только что были твои глаза - но это, увы, пока только в мечтах. А сейчас я вытираю, обрываю, вычищаю всю эту прогнившую труху.
Психея сегодня была слишком в тему - в этом-то и беда, всё потому же.
Эпоха кончилась.

запись создана: 20.12.2010 в 22:47

@музыка: three days grace its all over

@настроение: OVER!!!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Круши, ломай, ебашь нахуй! Всё кончится плохо )) Я не хочу ничего строить - нет сил. Я разрушаю свою жизнь с упорным остервенением и радостной ухмылкой на лице. К чёрту условности, к чёрту! Перед смертью не стоит грустить.

---

итоги

Я не вполне уверена, но вообще в последнее время как-то ощущается то, что период истерик, криков, вырывающихся наружу, активной рефлексии и самодеструкции медленно исчезает из моей жизни. Уходит. Или уже ушёл. Я переломилась. Высохла. Заламинировалась. Не помню, когда плакала в последний раз даже наедине с собой, не говоря уже о других. Нет, мне не лучше. Скорее, легче и приятнее работать над имиджем человека, у которого всё зашибись. Ещё не секс, больше драгз и давно уже рок-н-ролл.

@музыка: radiohead 2+2=5

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

внезапно обнаружила, что все мои предыдущие посты стали чуть противны мне самой же. нет-нет-нет, вы ничего такого не думайте, я пить не бросила, и завтра меня ещё поника ждёт! это просто так. чуть позже я ещё соберусь с мыслями и, даст Мерлин, вырожу отчёт о том, как я провожу последние в своей жизни осенние каникулы и вообще, но это будет позже.

я не скажу, что будет - я не скажу, но я-то знаю,
и всё идёт так, как идёт.

@музыка: линда/аборт мозга

@настроение: каррентовое

---

я вот всё думаю - могут ли уживаться в одном человеке любовь и увлечение? или их сосуществование невозможно без взаиморазрушения? взаимонеприятия? взаимопожирания? имеются в виду чувства к двум разным людям, конечно. я давно мучаюсь этим вопросом, сублимирую его в своей писание, ну вы понели. но ведь просто писать - это одно: конечно, ты чувствуешь, ты проживаешь, но не с реальным надрывом, а как некий интересный эксперимент. так вот, возможно ли? легко ли? насколько далеко нужно пройти по хрупкому мостику самодеструкции, чтобы разрушить к ебеням свой последний оплот искренности и нежности...?

@музыка: линда зрение

@настроение: ???

---

вот уж несколько дней меня рвёт. нет, не блевотиной, а как лист бумаги - и даже, кажется, слышен этот тихий укоризненный хруст, и виднеется неровная трещинка где-то посередине. когда она расползётся окончательно, то меня станет всего лишь половина. что сделать со второй: пустить корабликом по воде - чтобы раствориться, или журавликом в костёр - дабы сгореть? даже К.К. со своим однозначным ответом на этот вопрос не спасает.

@музыка: женская болезнь АКМ

@настроение: ....

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

короче, разродился я побочным мини (конечно, по Поттеру, в других фандомах меня нет). дикая фантазия здесь через край, куча аллюзий и вообще. выкладываю чисто для галочки, ибо на другие сайты пока не буду - не отбечен.

название: Cum tacent, clamant
жанр: angst/drama/darkfic
рейтинг: R/NC-17 (мечусь между двумя)
пейринг: ФУ/БЛ/ДжУ (пейринг ли?)
дисклеймер: отказываюсь
предупреждения: на этот раз совсем без мата, уже привычного для меня, но при этом куча других кактусов: АУ 7 книги (но с отсылками на неё); отвратительный пейринг; элементы антиутопии; пытки, убийства, жестокость и вообще лучше это никому не читать

Cum tacent, clamant

1.

- Тварь, - Джордж выплёвывает это слово почти одновременно с комком жевательной резинки, завалявшейся за его щекой. Глупая, зубами истерзанная подушечка в капельках слюны падает в мусорное ведро с таким же резким и категоричным звуком, будто бы восполняя собой недостающий восклицательный знак в этом коротком, но красноречивом спиче.
- Что-то не так? - ухмылка разрезает лицо Фреда, запирающего дверь за вломившимся, как всегда, братцем.
- Всё не так, - брови Джорджа почти что сходятся на переносице. - Может, мне нужно было спеть ей сегодня? Станцевать джигу? Какого лысого Мерлина, Фред? Я не какой-нибудь сукин сын, чтобы жопу рвать из-за одной завалящей лицензии...
- Мстит за то болото, Джи, - глаза Фреда загораются странным огнём. - Поэтому не верит в нашу послушность и законопорядочность. От теней прошлого избавиться не так легко, как казалось нам раньше.
- И что же нам делать?
- Я постараюсь это уладить.

2.

Газеты во весь голос трубят о великой, чёрт её дери, Победе. О том, как Гарри Поттер и несколько членов Ордена хитростью проникли в одну из резиденций Тёмного Лорда. Её владелец в тот тёмный вечер был одинок – только что отгремел один из приёмов для его верных слуг. Приём, на котором наверняка закончили свою жизнь по парочке магглов и сочувствующих им колдунов. Гарри Поттер разыскал свою зазнобу – и ловушка для Тёмного Лорда захлопнулась с громким щелчком заколдованного замкА.
Лица людей постепенно разглаживаются; с них слетают маски скорби, грусти и страха. Похоронив добрую половину своих друзей, магическая Британия, наконец, поднимает голову, украдкой стирая слёзы радости со своих исцарапанных щёк. Сверкают праздничным убранством Хогсмид и Косой переулок.

3.

Эта ночь тиха, тепла и безлунна. Мягко вспыхивают и покачиваются от лёгкого ветерка волшебные фонарики; отполированная тысячью ног мостовая с радостью отражает их свет. Стены впитывают тихие голоса людей, неспешно прогуливающихся по Косому Переулку – людей, дышащих свежим ночным воздухом, людей, наслаждающихся хрупкой красотой и безмятежностью этого мира, за который они пролили миллионы кровавых слезинок. При виде на всё это хочется счастливо улыбаться, и вдыхать воздух полной грудью, и сердце щемит тихая, светлая грусть.
Никто не чувствует опасность, когда мир внезапно вздрагивает и раскалывается надвое, потому что вот ещё пару секунд назад безмятежную улицу рвёт столп разрушающего пламени! И, выбрасывая искры из-под колёс, по дороге несётся огромная чёрная карета, и на козлах её сидит черноволосая женщина, лицо которой в течение нескольких лет злорадно усмехалось со всех министерских плакатов. Громко хохоча, она охаживает металлическим кнутом тройку фестралов – теперь, когда кончилась война, почти все видят этих крылатых чёрных лошадей…. На лицах людей страх и ужас, все до последнего надеются, что это глупый мираж, но ведь галлюцинации не пахнут жжёным порохом и безумием! Несколько прохожих пытаются броситься наперерез, вскидывают палочки, чтобы хоть как-то остановить Пожирательницу, сейчас больше всего напоминающую выжившую из ума Лилит. Глупцы! В следующий миг они предстают перед толпой зевак в виде окровавленных кусков мяса с лопающейся и пузырящейся кожей, которые истошными голосами молят о помощи, суча в воздухе обрубками рук.
Женщина на козлах, заходясь в очередном приступе смеха, ещё раз поднимает палочку - и вот праздничные флажки на крышах домов загораются, словно стог сена в жару. Лицо Гарри Поттера на одном из праздничных плакатов съёживается и чернеет, оставляя после себя удушливую вонь. Белла Лестрейндж продолжает вполне живое дело своего мёртвого хозяина.

4.

На следующий день волшебники, спешащие в «Гриннготс», обнаруживают, что вход в банк завален. Не работает «Дырявый котёл», молчит редакция «Пророка». По всей Британии прокатывается волна тревожных слухов – никто не понимает, что случилось. Через пару дней подобная участь постигает больницу святого Мунго и несколько магазинов, владельцы которых исчезают без следа. Люди раздавлены паникой и боятся выходить на улицу. Полукровки, имеющие связь с тем, другим миром, с ужасом узнают из газет и телевизора, что магглов снова убивают. В конце недели в этой атмосфере страха, слёз и невероятных слухов падает последний заслон – сдаются Министерство Магии и Хогвартс. Маги, то и дело крутящие ручки своих приёмников туда-сюда в надежде поймать хоть что-нибудь, в этот день испытывают удачу. Привычное шипение сменяется человеческой речью. Из динамиков доносится: «Говорит министр магии»… Но это не привычный всем бас Кингсли Шеклболта, а совсем другой голос, женский и с хрипотцой. Почти во всех домах волшебники хватаются за сердце, услышав окончание фразы: «…Беллатрикс Лестрейндж».

5.

Резкий звонок, изображающий собой крик гиппогрифа, заставляет Фреда подскочить в постели. За окнами плетёт свои сети тёмная ночь, и сон Фреда был как никогда хрупким – будто бы ему уже доложили о подобном раскладе и теперь он был готов отступить в любой момент. Парень сбрасывает с себя лёгкое одеяло, находит палочку и на цыпочках выходит из своей комнаты. Первое, что он видит, это дверь комнаты напротив, и Фред осторожно подходит к косяку, внимательно вслушиваясь. За деревянной створкой – ни шороха, видимо, сон Джорджа на этот раз оказался крепче. Тишину снова разрывает громкий звук. Значит, они всё ещё ждут. Фред шепчет заклинание – теперь импульсивный братец не выйдет из комнаты, чтобы наделать ошибок. Сейчас ему следует быть осторожнее, потому что произошла ре-во-лю-ция, а это значит, что ничего хорошего для людей, подобных ему и Джорджу, такие поздние гости не сулят…
Фред тихо идёт по коридору, попадает в прихожую, отпирает дверь. Огонёк от волшебной палочки освещает три абсолютно неприметных, гладко выбритых лица. Один кивок – и колдуны переступают порог их с Джорджем квартиры. На них простые тёмные мантии, идеально выглаженные брюки и чёрные лаковые ботинки.

- Приветствую, - наконец говорит Фред. – Чай? Кофе? Виски? – его голос ровный, как обычно, но вдруг срывается на последнем слове – и Фред вдруг понимает, что оно, скорее, нужно ему самому.
- Нет, спасибо, - говорит один из них. Фред пожимает плечами и уже собирается пройти по коридору, чтобы показать им нужную комнату, как вдруг его обрывает другой голос:
- Простите, не могли бы вы оставить где-нибудь свою волшебную палочку?
- Как вам угодно, - просто соглашается Фред, понимая, что всё это время светил Люмосом прямо в их лица. Палочка остаётся на тумбочке для обуви.

6.

- По нашим сведениям, мистер Уизли, здесь ещё проживает ваш брат-близнец, - начинает Первый. - Мы бы хотели переговорить и с ним тоже.
- Джордж болен, - говорит Фред, надеясь про себя, что его враньё выглядит натурально. – В разговоре с ним нет нужды – всё, что вам необходимо, не составляет труда узнать от меня. Впрочем, если вам очень хочется…
- Хорошо, - обрывает его Третий, молчащий до этого. – Мы бы хотели поговорить с вами, - он выдерживает эффектную паузу, - об Ордене Феникса, к которому, по нашим сведениям, вы и ваш брат причастны.
- Что?
- Эта организация оппозиционна новому режиму, - вскидывает брови Второй. – Мало того, она является для него прямой угрозой. Думаю, вы осознаёте степень ответственности и то, какие меры будут применяться к тем, чьё участие в ней будет доказано?

Фред глубоко выдыхает, сцепив руки и переместив взгляд на свои колени. Пускай сейчас трое неизвестных видят лишь его рыжую макушку – Фред почти что кожей чувствовал, как они буравят её взглядом, стараясь выудить оттуда хоть сколько-нибудь ценные зёрна разума. Он не знает наверняка, но догадывается, что нужно делать в такой ситуации – и начинает перемножать в уме трёхзначные числа, стараясь как можно быстрее дойти до правильного результата. Потом, когда отступает гадостное напряжение, когда его кончает прошибать холодный пот – Фред поднимает голову и, растягивая губы в деланно вежливой улыбке, глядя своим гостям прямо в глаза, говорит, чеканя каждое слово:

- По-моему, вы ошиблись.

7.

И Фред, и Джордж стараются забыть прощальный взгляд матери, пощёчину Джинни, плевок вслед от Рона. «Предатели» - и будто бы это слово горит клеймом на их лбах, и жжётся сильнее Чёрной Метки, хотя на самом-то деле там ничего нет. А ведь отец предлагал братьям скрываться вместе с остальными. Ещё чего! Не такие уж они и дураки. И пускай многие бывшие знакомые, завидев их, теперь перебегают на другую сторону улицы! Ни Фреда, ни Джорджа это не волнует. Да, теперь почти не бывает арестов. Но все неугодные новому режиму люди всё равно рано или поздно исчезают – быстро, бесследно, безболезненно. И настанет тот день, когда их не останется вовсе – в маггловский мир уже нельзя попасть, да это и не нужно нормальным волшебникам. Все известные магические точки на карте Британских островов теперь находятся под колпаком недосягаемости и прослушивающих заклинаний, а любой прохожий, идущий рядом с тобой на улице, может оказаться специально обученным легиллиментом. Никаких опасных свобод, приводящих к развалу крепкого и дружного магического сообщества! Никаких контркультурных мыслей, крепко засевших в головах таящихся магглолюбцев. Никаких нетолерантных слов в адрес нынешнего политического курса. Впрочем, ни Фреду, ни Джорджу этого не грозит. Они – чистокровные волшебники, имеющие процветающее дело и стабильный доход. Для них и само слово «маггл» такое же пустое и отвратительное, как комок грязи, налипший на сверкающий ботинок, и каждая его буква хрустит на зубах жёстким, противным песком.

8.

Близнецы Уизли не испытывают особых проблем в этой новой жизни. Чего греха таить, в старой в своё время их накапливалось гораздо больше. Но одна небольшая, так сказать, трудность всё же есть. Дело в том, что все магазины, салоны, лавки, кабаки по новым законам должны проходить обязательную проверку раз в триместр. И всё бы ничего, но во главе Отдела Магического Правопорядка теперь восседает Амбридж, которая никак не может простить Фреду и Джорджу тот самый злополучный год в Хогвартсе. Из-за неё у братьев каждый раз возникают какие-то проволочки – то куда-то пропадают нужные документы, то нет её на месте… В Министерство Фред и Джордж приходят по очереди – вместе Амбридж не выносит их ещё сильнее. Сейчас кончается май – и это значит, что близнецам опять приходится обхаживать бесконечные кишкообразные коридоры и бесчисленные кабинеты, добиваясь желанного разрешения. Сегодня Министерство посещал Джордж, а завтра настанет очередь Фреда.

9.

Фред сидит в кресле, устало потирая виски. Его братец сегодня просто спятил, дав волю своему языку! «Тварь» - это даже не похабные стишки о Волдеморте, которые иногда малюют на стенах детки магглолюбцев. Из-за одного грёбаного слова все их усилия вполне могут обернуться пеплом, как та глупая мишура на крыше «Вредилок». Что же им теперь делать? Тварь, тварь, тварь… Злополучное словцо настукивает назойливым молоточком зловещую мелодию внутри головы, не давая спокойно соображать. Фред тупо пялится в пространство, ничего не видя перед собой. Вдруг ступор проходит, и он обнаруживает, что перед ним валяются куски пергамента, как целые, так и скомканные; как чистые, так и заляпанные лиловыми кляксами. Это они с Джорджем сегодня давали хорошую пищу камину, составляя как можно более толерантный запрос в Министерство. И всё это Амбридж – а что, если… Шальные, слишком запрещённые мысли путаются между собой, не давая друг другу толком оформиться, тут же перескакивая на спряжения французских глаголов. Внезапное решение заставляет Фреда почувствовать себя попавшим под целый залп водяных бомб – и он хватается за чистый лист, макая изгрызенное перо в чернильницу. Стоп! Тяжёлая фиолетовая капля на миг повисает на кончике стилуса и тут же падает, оставляя жирный, будто бы предостерегающий след. Что, если у стен есть не только уши, но и глаза? Но помедлив секунду, Фред всё же оставляет на бумаге первый робкий след. Штрихи ложатся на пергамент не очень хорошо – давно он ничего не рисовал, но вдруг получается похоже. Закончив, Фред нетерпеливо вбегает в кухню, где рассерженный сегодняшней неудачей Джордж испивает кофе. Братец и вправду там – и он держит веселенькую чашечку с резвившимся пчелиным роем на фарфоровых стенках с таким выражением лица, будто бы туда налит, по меньшей мере, раствор цианида. Фред кладёт ему на стол измятый листок, и глаза брата медленно расширяются. На рисунке изображена огромная, страшная, бородавчатая жаба, голову которой венчает кудрявый парик с чёрным бантом. Внизу всего этого неумелого мракобесия пляшут неровные буквы: «Taceamus!»* Потрясённый Джордж задевает локтём чашку, и коричневая пелена едва ли не накрывает рисунок. Джордж медленно переводит взгляд с лужи на рисунок, с рисунка на Фреда и вдруг широко ухмыляется и кивает головой. Фред растягивает губы в такой же – зеркальной – ухмылке, и в голове его теперь торжествующе звенит – «Будем молчать, будем молчать…»


вторая и третья часть - в постах ниже.

---

часть 2

10.

- Здравствуйте, госпожа Амбридж, - Фред кривится в улыбке.
- Здравствуйте, мистер Уизли, - её голосок сладок, как душок, который оставляет после себя сгнивающее мясо. – Какие-то вопросы по лицензии, мистер Уизли? Вы или ваш брат – простите, не утруждаю себя умением вас различить – уже приходили вчера. И со вчерашнего дня, поверьте, ничего не изменилось.
- Да ну? – в притворном замешательстве качает головой Фред. – Никак большая загруженность, госпожа Амбридж?
- Очень большая, мистер Уизли, - скалится она, тыча розовым ногтём в кипу подшивок, лежащих на столе. – Так что простите – сегодня я ничем вам помочь не могу.
- Послушайте, госпожа Амбридж, - в этом обращении Фреда столько сарказма, что кажется, что она вполне в состоянии его заметить, – ведь мы же с вами не в классе! Не кажется ли вам, что старые распри – не повод для отсутствия совместной плодотворной работы? Может, стоит забыть о прошедшем и стать хорошими, добрыми друзьями? – цитируя речь Амбридж на сентябрьском пиру, Фред чуть нагибается к женщине и чувствует, как в нос ему бьёт поразительной силы цветочное амбре.
- Не вижу вражды между нами, мистер Уизли, - Амбридж поджимает губы и тасует какие-то розовые бумажки с записями. – Впрочем, если вам очень нужно, вы всегда можете отправиться в кабинет министра магии – госпожа Лестрейндж, уверена, выслушает ваши претензии.
- Министр? – раскрывает рот Фред.
- Именно. Сейчас она свободна.
- Выписывайте пропуск, - вдруг ухмыляется он.
- В добрый путь, мистер Уизли, - гаденько улыбается Амбридж, подписывая какой-то бланк и украшая его своей личной печатью. – Вы сделаете мне огромный подарок, если не будете утруждать себя посещением моего кабинета каждый день.
- Взаимно, госпожа Амбридж, - тянет Фред.

11.

Заходя в подъёмник, Фред думает, что эти красивые витиеватые, чёрные с золотом двери любезно открывают ему путь на Голгофу. Ещё не поздно – дрянную бумажку можно спустить в унитаз и вернуться домой, но это однозначно означает, что с делами братьям Уизли предстоит завязать. Между скучной, дурацкой жизнью и таинственными застенками Фред однозначно выбирает последнее. Любой Уизли выбирает… Фред мысленно одёргивает себя: никакого тождества с глупыми родственничками-нелегалами! Как на беду, в лифт залетает какой-то костлявый колдун с кучей бумаг, и Фред, отшатываясь, едва успевает представить себе страницы магазинного гроссбуха. Сосед по подъёмнику странно косится на него. То ли видит во Фреде врага, то ли сам копается в его голове… Ну и пусть! Холодный женский голос как раз оповещает о том, что он на месте, и Фред, поправляя галстук, как можно быстрее выходит из кабины.

12.

- Доброго дня, госпожа министр, - вежливо здоровается Фред, стоя на пороге кабинета.

Всё-таки Лестрейндж – не Амбридж. С ней нельзя позволить себе ни грубости, ни сарказма – во имя собственного здоровья и благополучия. Фред удивляется тому, что она держится на плаву, вообще тому, что она осуществила такой переворот и оказалась способной к власти! Всё ожидали увидеть её слабой и разбитой после кончины своего покровителя, а вот поди ж ты… Конечно, Фред думает об этом, преисполняясь уважением к первой леди Британии. А как же иначе?

- Уизли, - Беллатрикс хищно прищуривает глаза, - присаживайтесь же. Что привело вас в мой кабинет? Вы, видимо, не обделены смелостью. Или глупостью?
- Вот, - Фред кладёт на стол направление, от которого до сих пор несёт. – Госпожа Амбридж не желает выполнять свои прямые обязанности, в которые входит всего ничего – украшение своим очаровательным вензелем очередной пустой графы в нашем разрешении на торговлю.
- Наверное, она делает это не просто так, - министр вздёргивает подбородок, - вы же и ваш брат, мистер Уизли, происходите из семьи магглолюбцев. Подобных людей мы всегда держим на кончике пера.
- Очень приятно, госпожа министр, - ухмыляется Фред.
- Это всего лишь правда – пусть и неприятная для вас, Уизли, - бровь Беллы изящно изгибается. – Волшебники, в прошлом преданные идеям Великого Лорда, ныне не сталкиваются с подобными проблемами!
- Я всегда был за чистоту крови! – Фред возмущается, и щёки его слегка краснеют.
- Чем же объяснить ваше семейное потворство Поттеру и магглам? Не было заметно, что вы и ваш близнец как-то отличились по этому вопросу.
- У нас с Джорджем несколько другие приоритеты. Не думаю, что нахождение в оппозиции помогло бы нам в развитии нашего дела. Мы предпочли остаться в стороне от орденских интриг и глупого махания палочкой, в душе целиком и полностью разделяя идею доминирующего чистокровия!
- Приспособленцы, - ухмыляясь, припечатывает Беллатрикс.
- А это плохо? – с самым невинным видом спрашивает Фред. – Многие слизеринцы от природы наделены подобными качествами. Но сейчас речь не о том. Госпожа Амбридж сказала, что её обязанностями вполне можете заниматься и вы. Выглядит несколько, хм, неуважительно по отношению к министру, разве нет?
- Возможно, если вы, Уизли, не врёте, - Лестрейндж снова хмурится. – Учитывая вашу природу, это вполне может быть.
- Так вот же пропуск! – Фред, сладко улыбаясь, пододвигает к министру бледно-розовый бланк ещё ближе. – Госпожа Амбридж сама его подписала. И печать…
- Довольно, - обрывает его Беллатрикс. – В вас слишком много нахальства, Уизли. Ни один человек не позволил себе поспорить с госпожой Амбридж до вас! И тем более не думайте, что подобное возможно в отношении меня, - её голос почти что переходит на шёпот, - ведь я не привыкла щадить нетолерантных людей, - и в глазах министра загорается тот самый, знакомый всем по газетным публикациям огонёк одержимости. – Впрочем, пока вы не зашли слишком далеко, я займусь вашим делом. Приходите в мой кабинет в без четверти семь.
- Но Министерство почти полностью закрывается в семь, - резонно замечает Фред.
- Тем лучше. А теперь прочь отсюда! У меня полно незавершённых дел.

13.

Фред неистово вколачивается в разгорячённое, влажное тело. Госпожа министр сейчас нагибается к нему раком, упираясь локтями в резную антикварную столешницу гоблинской работы. Потряхивая головой в такт, он пялится на стену, пытаясь сфокусироваться на положении часовых стрелок. Без двадцати… без четверти… восемь. Это повторяется уже в третий раз, дай Мерлин памяти.

…И когда этому придёт конец?

Всё в Беллатрикс Лестрейндж кричит о пошлости и сладострастности – от больших, висящих грудей, которые сочно ударяются об остальное тело, будто спелые груши, до большого, красного, замыкающегося похотливым кольцом рта. Фред заперт в этом кабинете уже час. Он так и не пришёл к финалу сам, потому что

его не возбуждает это побитое годами и Азкабаном рыхлое тело, где наверняка побывала сотня волдемортовских дружков

хочет доставить как можно больше удовольствия этой роскошной женщине. И хватит ему всяких дурацких мыслей! Фред хватает её груди, поглаживая большими пальцами тёмные катышки сосков, и прижимается ещё сильнее. Липкая от пота спина оставляет на его животе и груди следы.

И не отмыться потом, изотри ты себя хоть до крови мочалкой…

Стоны Беллатрикс переходят в крик, больше похожий на вой разъярённой волчицы, и мокрая плоть в третий раз сжимается вокруг него. Фред выходит, и от короткого прикосновения собственных рук

потому что заниматься самоудовлетворением гораздо приятнее, чем тыкаться в широкое, склизкое отверстие

тут же изливается в кулак.

- Паршивые магглолюбцы делают это на редкость хорошо, - произносит Беллатрикс, разворачиваясь к нему. – Ты терпелив, Уизли. Как у тебя это получается?
- Вспоминаю выдержки из Кодекса Чистоты Крови, госпожа, - ухмыляется он, надевая рубашку.

14.

Джордж возвращается домой из продовольственной лавки. На звонок никто не открывает, и он нарочно долго ковыряется ключом в замке, надеясь, что Фред, к примеру, уснул и сейчас отреагирует хотя бы на этот звук. Но квартира отвечает Джорджу гулкой пустотой. Не запираясь, он спешит на кухню, чтобы отнести туда покупки, и тут же скрипит дверь, и хлопают дверцы платяного шкафа.

- Ты почему дверь не закрыл, олух? – доносится весёлый голос из прихожей.

Джордж возвращается обратно и видит брата, снимающего ботинки. Фред разгибается, достаёт из кармана брюк сложенный вчетверо измятый лист и протягивает его Джорджу.

- Теперь ты можешь смело плясать джигу, - улыбаясь от уха до уха, произносит он.
- Она подписала? – таращится Джордж.
- А ты сомневался? – улыбка Фреда становится ещё шире, и тут Джордж замечает, что что-то с братом не так: волосы длинными красными змейками прилипают к вспотевшей шее, на лбу и щеках выступили красные пятна – и веснушек за ними не видно, а рубашка застёгнута криво на две пуговицы. Фред сдёргивает надоевший за день галстук, и Джордж с удивлением замечает лиловый засос под сползшей белой тканью.
- И ты, дабы отметить это радостное событие, снял в Лютном переулке парочку шлюх? – ухмыляется Джордж.
- Почти, - хохочет Фред, и братья радостно обнимаются.

15.

Фред лежит на диване для посетителей. Белла качается где-то над. Сегодня она сверху, и Уизли, слегка приоткрывая глаза, видит её подпрыгивающие в такт движениям груди, начинающие дряблеть предплечья, острые белые зубы, которые министр периодически облизывает рубиновым кончиком языка. Как хищница, готовая наброситься на падаль…

Правильно, потому что он и есть не больше, чем падаль.

Её губы растягиваются в привычной садисткой улыбке, и она, выгибаясь, стонет и царапает Фреда своими чёрными когтями, оставляя глубокие розовые следы,

метит, клеймит, как течная сука

которые незамедлительно распухают и наливаются алыми капельками. Костлявая ладонь ползёт дальше, дальше и останавливается, сжимая горло Фреда. Тот хрипит, хватая ртом воздух, и крики Беллатрикс звенят в его ушах.

Ей стоило придушить его совсем.

Белла слезает с него и ложится рядом; Фред чувствует, что снова может нормально дышать. Та же самая ладонь теперь размазывает по его груди горячее, липкое семя. Жарко.

16.

Джордж выходит из ванны, заматывается в полотенце и выскальзывает в коридор, оставляя за собой мокрые следы с ошмётками белой пены. Ни звука, как и час, и два назад. Джордж возвращается в комнатку, наполненную запахом мыла и паром. В запотевшем зеркале плохо видно его отражение, но Джордж обводит пальцем размытую картинку, дорисовывая черты по памяти. Четыре буквы – Ф, Р, Е, Д – завершают картину. С мутного стекла на него укоризненно смотрит что-то, отдалённо напоминающее брата. В Джордже поднимает голову злость на собственную сентиментальность, и лицо нарисованного Фреда исчезает под влажной ладонью, открывая Джорджу собственные глаза – на фоне покрасневших белков тонкое кольцо радужки кажется пронзительно-голубым. Пальцы Джорджа неловко соскакивают и попадают прямо в выбитую раму. Край зеркала остёр, и на одном из них выступает кровь.

17.

Фред несётся по опустевшим министерским коридорам в сторону туалетов, совершенно не заботясь о том, что может быть замеченным. Звук ударяющихся о плитку подмёток гулко ударяется о стены и улетает вдаль, догоняя его. Внезапно Фред останавливается перед дверью, и, переведя дух, с силой дёргает на себя медную ручку. Он надеется, что клозет пуст, хотя не может быть полностью уверенным в этом. Возможно, какой-нибудь херов министерский шпион сейчас заходится на толчке в приступе диареи – кормят в местных буфетах отвратительно. Фред, застонав сквозь зубы, съезжает по скользкой стене на холодный, выложенный мрамором пол. Он пытается закрыть глаза, но это не помогает – в возникшей темноте всё равно возникают руки Беллы, тело Беллы, губы Беллы – слава Мерлину, она никогда не пытается поцеловать его. Саднят только что развязанные запястья – шёлковый шарфик резал их похуже металлических пут. Чуть пониже спины, у копчика, наливается кровью здоровый синяк. Фред залезает во внутренний карман мантии и достаёт оттуда маленькую серебряную фляжку – с недавних пор она постоянно с ним, хотя так нельзя. Колючий, злой виски льётся в рот, обжигает – Фред глотает его, жмурясь. Пред глазами снова встают картины из уже ставшего знакомым кабинета, и к горлу подкатывает мерзкий ком тошноты. Фред пулей несётся в одну из кабинок, уже готовый выблевать виски, желчь и засохшие кишки, потому что больше нечего, он уже второй день ничего не ест. Фред скрючивается над унитазом, изображая собой знак вопроса, но ничего не выходит – видимо, это ощущение чисто ментальное. Он вытирает влажный рот, отдающий смесью спирта и характерного запаха – и даже Огденское виски не способно смыть соки Беллы с его губ.

18.

Фред и Джордж сидят на диване в своей гостиной. Перед ними – огромное окно, за окном – Косой переулок, совсем не похожий на ту нарядную улицу чуть меньше года назад. Дома из старого дерева и тусклого камня, казалось, вот-вот рухнут, многочисленные верёвки, на которых раньше висели флажки и шарики, теперь обвивают фасады висельными петлями; кое-где с ними переплетаются заросли грязно-зелёного плюща. Огромные пятна, которые оставило после себя разрушительное пламя, чернеют то тут, то там.
Фред смотрит на них и равнодушно думает, что у этой женщины явно существует свой стиль: эти отметины поразительно напоминают собой те, что вот уже целый месяц не сходят с его тела.
Джордж отчаянно хочет думать о том же, о чём думает его брат, но не может – в эти четыре с хвостиком недели они редко видятся после работы, а разговаривают – ещё реже. Фред и Джордж по собственной воле заточили себя в этом новом мире, потеряв всё – а теперь они теряют самих себя.
Перед ними, как обычно, стоит журнальный столик, на нём лежит свиток пергамента и два пера. Внезапно Джордж, повинуясь велению мысли, наклоняется и царапает на листе крупными буквами:

«Что, чёрт тебя дери, происходит?»
«Я в полном дерьме, братец Фордж, и конца этому нет».

Глупое детское прозвище заставляет Джорджа улыбнуться краешком рта, и он тут же хватается за перо.

«Да что за херня? Я не поверю в то, что всё так безнадёжно, пока не узнаю: как ни крути, ты обязан со мной поделиться».
«Это не шоколадные лягушки и даже не «Берти Боттс», Джи, чтобы делиться. Если ты узнаешь, то убьёшь меня».
«В Азкабан пока не хочу – так что извини, братец Дред. Всё же я могу чем-нибудь помочь?»

Фред грызёт кончик пера, совсем не волнуясь о том, что могут остаться следы: из-за этой глупой привычки он весь первый и второй курс проходил с фиолетовым языком. Внутренности Фреда мучительно прогрызает жирный червяк по имени Отчаяние, и он начинает думать, что это не самая худшая идея. В самом деле, если Джордж…

«Нет ничего невозможного».
«Ну и в чём тогда дело?»
«Я не представляю, как просить тебя о ТАКОМ!»

Джордж, прочитав послание Фреда, откладывает пергамент и долго смотрит в окно. Столбы ржавой пыли вьются в воздухе, расцвечиваясь больными ярко-красными лучами заходящего солнца, пробивающими густые ватные комья туч. Внезапно небо темнеет и разверзается косыми струями, бьющими по всему этому постапокалиптическому безобразию, пригвождая к земле пыль, мусор и листья, будто бы яростно оплакивая всё то, что было здесь раньше. Июнь рыдает, раскатываясь воплями грома и метая блестящие стрелы молний. В низу листа появляются слова, завершающие этот разговор без слов:

«Всё равно я попробую!»

Фред криво улыбается и делает взмах палочкой. Пергамент поднимается в воздух и мгновенно сгорает, осыпавшись на столешницу кучкой серого пепла.

19.

Братья избегают друг друга в тот день, когда Джордж в первый раз возвращается от Беллы. Перекидываются парой ничего не значащих фраз после второго. На третий всё становится на круги своя – у них снова одни и те же мысли, слова, сны. И кошмары – тоже…

20.

Фред старается считать в уме, вспоминает какие-то дурацкие стихи, узор обоев на кухне в Норе. Всё, что угодно, лишь бы думать правильно и толерантно, но не может. Не получается. Послушные когда-то неприкаянные мысли теперь пробиваются даже сквозь самую толстую бронь. Он начинает задаваться вопросом: на хрена им с Джорджем нужно было всё это притворство? Когда-то он думал, что нет ничего хуже, чем находиться в опале, но теперь прежние постулаты находятся под огромным сомнением…. Оставшиеся где-то там родители, братья, сестра, друзья и знакомые, возможно, устроились куда хуже них, но их умы горят, пылают невидимым огнём, который на поверку оказался сильнее того, настоящего. Может, выживать у них толком и не получается, зато жить – точно.

21.

Джордж, как и Фред, переходит на рубашки с длинными рукавами, чтобы скрывать синяки, которые оставляют длинные пальцы с чёрными ногтями. Единственная мысль, которая успокаивает его: Фреду было хуже. Но теперь им удаётся почти невозможное: распилить свой крест пополам, чтобы облегчить ношу. Поначалу Джордж боялся, что Беллатрикс почувствует разницу, но теперь он отчётливо понимает, что ей всё равно. Вряд ли она знает даже то, как его зовут. Как только за Фредом или Джорджем захлопывается дверь кабинета, она кидается на одного из них, как самка стервятника на – угадайте, что? – правильно, падаль, и принимается с жадностью жрать, оставляя лишь прогнившие кости. Может, оно и к лучшему, думает Джордж, потому что на них впервые за год нарастает новая, свежая плоть. Теперь – настоящая, и пускай она отчаянно кровоточит, это всё равно лучше, чем подыхать от вони разложения. Каждый день Джордж окидывает взглядом сверкающие магазинные полки, яркие товары, жирненьких чистокровных детишек, приходящих в магазин (из них вырастут отличные слуги нового режима) – что ж, они с Фредом платят достойную цену за всё это. Только ловушка захлопнулась щелчком замка министерского кабинета – и конец всё равно неизбежен.

22.

Фред и Джордж всё меньше разговаривают и всё больше переписываются. Из-под их перьев выходят целые диалоги длиной в десятки свитков, иногда рисунки, но всё это постигает одна и та же участь – лёгкий взмах руки и равнодушное Инсендио. Прежние болтуны теперь молчат, но это молчание становится громким настолько, что кажется, их барабанные перепонки вот-вот лопнут. Тем, что они молчат – они кричат.

---

часть 3

23.

- Хочешь, я покажу тебе кое-что, Уизли? – улыбается и щурится Белла. Она почти обнажена: неприлично короткая шёлковая сорочка чернеет на алебастрово-белой коже. Кричаще-антикварная роскошь просторного кабинета никак не вяжется с откровенностью и сексуальностью

то есть потасканностью и разнузданностью

его хозяйки, в данный момент топчущей босыми ногами мягкий белый ковёр.
- Сочту за честь, госпожа министр, - осторожно соглашается Джордж, не зная, собирать или нет свою одежду, раскиданную по полу.

Беллатрикс подходит к одному из дубовых шкафов и достаёт оттуда резную чашу грубой выделки, от которой исходит едва заметное голубоватое свечение. Джордж непроизвольно охает – когда-то давно они с Фредом слышали от Рона про эту штуковину.

- Ты ведь знаешь об Омуте Памяти, Уизли? – ухмыляется Беллатрикс, заметив это. – Да, это тот самый. Дамблдоровское барахло. Мне часто приходится извлекать воспоминания у своих подчинённых. Самые лакомые оказываются здесь.

24.

Взмах палочки, и серебристая нить тянется к её кончику, постепенно трансформируясь в картинку: сначала нечёткую, но после всё больше и больше приобретающую резкость.

Тихий, безлюдный парк тонет в синих сумерках, и молчащую зелень едва колышет лёгкий ветерок. Это место Джордж знает: оно расположено на юге Ирландии и с достопамятных времён занято магами, которые обожают устраивать там пикники: когда-то и близнецы с семьёй летали туда на стареньком фордике «Англия».
Внезапно кроны деревьев резко раздвигаются, будто бы их спокойствие нарушил невидимый камень, пущенный кем-то из пращи. Секунду, и в воздухе возникает метла, а на ней грузная фигура в сером плаще, в которой Джордж узнаёт Грозного Глаза. Пожилой аврор и моргнуть не успел, как вокруг него материализовалось плотное кольцо из фигур в чёрных мантиях. Грюм поднимает палочку, но те опережают его, и с десяток зелёных лучей летят в волшебника со всех сторон. Метла кренится, заходится в глубоком штопоре, и Грозный Глаз летит вниз, сквозь бескрайнее зелёное море. Сцена меняется, переходит на землю, и Джордж видит аврора лежащим среди корней векового дуба. Весь изломанный, обмякший, подобно тряпичной кукле он лежит, раскинув руки, и лужа крови, расползающаяся под его спиной, на зелёной траве кажется почти чёрной. Волшебный глаз вылетел при падении, и пустая глазница всё ещё подёргивается, заливая бледное изуродованное лицо красным. Кривится в посмертной ухмылке разорванный веткой рот, и зубы во рту складываются в причудливый оскал.

Взмах палочки…

Комната, заваленная прогнившими досками; забитое наглухо окно, грязная поломанная кровать с рваным балдахином. По виду это место похоже на Визжащую Хижину, но Джордж не может сказать наверняка. Невилл Лонгботтом сидит на кровати; над ним склоняется фигура в чёрном колпаке, держащая в руках две палочки: свою и, по всей видимости, Невилла. Бывший гриффиндорец очень похудел и оброс, на одной щеке красный отпечаток ссадины, на подбородке лохматится неопрятная чёрная щетина. Короткий хруст – и два безжизненных обломка падают на пол. Невилл равнодушно смотрит на это, не говоря ни слова. Человек в чёрном сдирает с себя головной убор и нахлобучивает его на Лонгботтома – теперь его лица не видно, и выглядит парень глупо.

- Инкарцерио! – спокойно произносит маг, стоящий к Джорджу спиной, и верёвки опутывают Невилла, хотя, кажется, этого и не нужно – всё равно тот пугающе безразличен. – Инсендио! – и шапка палача вспыхивает. Наконец-то ужасно неподходящую для этого случая тишину разрывает мученический вопль: перед пламенем вся выдержка бессильна. Невилл мечется на кровати, но огонь почему-то не зацепляет ни покрывало, ни балдахин – горит лишь колпак да истрёпанная мантия, обнажая съеживавшуюся красную кожу, а затем – дымящееся бордовое мясо. Колпака уже нет, его съели убийственные оранжевые языки, да и самого лица тоже: лишь кровавое обугленное месиво вместо него. Закричав в последний раз, Невилл валится на пол и испускает дух.

Взмах палочки…

Трое с плотоядным смехом тянут руки к светловолосой девушке, жмущейся спиной к разбитому зеркалу. На ней простенький чёрный сарафан, совсем не скрывающий голые узкие плечи, маленькие острые груди и неправдоподобно большой круглый живот, вздымающийся над ними. Джордж легко узнаёт в ней свою бывшую девушку Кэти Белл, которая, очевидно, давно уже беременна от кого-то другого. Кэти плачет – нет, тихо воет, - продавливая собой хрупкую зеркальную поверхность, и эта панорама пляшет на каждом из осколков. Один из мужчин хватает Кэти за голую грудь, неосторожно показавшуюся в вырезе сарафана – Кэти, заходясь в рыданиях, бьёт его по руке. Второй, прошипев сквозь зубы что-то вроде слова «сука», хватает девушку за горло, и та хрипит, и верёвки кровавой слюны льются по её подбородку, и само тело становится безжизненным, обмякая в руках волшебника. Тот убирает руки и брезгливо смотрит на запачканные белые перчатки. Остальные хохочут над бесчувственной девушкой, и совсем не замечают, как она с необыкновенной для беременной быстротой хватает с пола большой осколок зеркала и бросается на одного из них – сказываются долгие годы игры в квиддич, думает Джордж. Атакованный волшебник громко матерится, отплёвываясь красным, и двое его разъярённых дружков мигом левитирует Кэти высоко в воздух. Подол сарафана задирается, обнажая голые ноги, круглый живот, и – о Мерлин! – Джордж видит, что на ней нет трусиков.

- Круцио! - и Кэти заходится в криках боли, широко раскрыв когда-то серые, а сейчас чёрные от расширенных зрачков глаза. Внезапно беременная падает на землю и тихо лежит, не подавая признаков жизни. Тот самый колдун, который был порезан осколком, громко ржёт и достаёт из кармана складной нож, щелчок – и блестящее лезвие является миру. Нож вонзается в живот, Кэти вопит, молотя по земле руками и ногами. Двое остальных равнодушно лупят по девушке Ступефаем и Силенцио, и Кэти замолкает. Через некоторое время куча кровавых ошмётков раскидана вокруг, и трое стоят над обездвиженной Кэти, раскладывая по её телу части порубленного младенца – ручки, ножки, головку. Она всё ещё в сознании, и из глаз Кэти льются крупные, прозрачные слёзы. Впрочем, тут же зелёный луч прерывает все её мучения. Джордж отстранённо думает – кто же был отцом того неродившегося ребёнка? Правда, скоро его глазам является ответ – в дальнем углу на спине лежит мёртвый Оливер Вуд – глаза его широко раскрыты, а одежда и отросшие русые кудри красные от крови.

Взмах палочки…

Огромную каменную залу, скорее всего, подземелье – там нет окон – освещают вазы с горящим в них мертвенно-синим огнём, подвешенные на тяжёлых цепях. Посреди неё стоит большая клетка, в углу которой сидит тощий, потрёпанный волк – кожа да кости – и смотрит в сторону Джорджа абсолютно человеческими глазами. Клетку оцепляют уже ставшие знакомыми фигуры в чёрных мантиях. Одна из них стоит на страже у входа. Люди у клетки перешептываются и смеются, кто-то скидывает капюшон, и Джордж впервые видит лицо хоть кого-то из этих палачей – вытянутый подбородок и незажившие оспины на лбу и щеках с головой выдают Антонина Долохова.

- Ну что, Люпин, - смеётся Пожиратель, - хорошее Аконитовое зелье тебе сварили? – кусок сырого мяса летит в клетку; Люпин грустно смотрит на него и тут же отводит жёлтые глаза: мясо давно стухло, и в нём извиваются белые опарыши. – Да что ты пялишься, шкура парашная? – кричит Долохов. – Жри, скотина, жри!

Остальные люди в масках, глядя на это зрелище, громко гогочут.

- Введите Грейбека! – распоряжается Долохов.

Огромный широкоплечий колдун, из-под колпака которого торчат грязные светлые волосы, входит в залу, держа в вытянутой руке волшебную палочку. Рядом с ним идёт волк, больший по размеру, чем Люпин и гораздо злее на вид. Выражение лица на свирепой морде красноречиво говорит о том, что ему очень хочется броситься, но сдерживает оборотня какое-то заклятие – по всей видимости, Империо. Человек и волк подходят ближе; толпа расступается. Один из них отпирает клетку, и светловолосый колдун приказывает:

- Фенрир, вперёд!

Вервольф бросается вовнутрь, прямо за железные прутья, и дверца со звоном запирается. С протяжным воем Грейбек бросается на Люпина; тот почти не может противостоять, так как человеческий разум – а, следовательно, и реакции – остались. Не проходит и минуты, как железный пол становится скользким и красным от крови, а Римус, еле живой, отползает в угол и прерывисто дышит, хрипя. Фенрир рычит и выгибается, готовый наброситься опять, но кто-то посылает в оборотня двойной Петрификус Тоталус – и волк валится на пол клетки.

- Дерись, полукровный выблядок, - смеётся Долохов, обнажая гнилые зубы и тыча скулящего Люпина палочкой в бок, - дерись, а то прикончу!!

Люпин издаёт протяжный хрип и валится на бок; на животе его зияет огромная рана. У оборотня больше нет сил даже на то, чтобы ползти, не говоря уже о драке.

- Как хочешь, - усмехается Долохов и вскидывает палочку. – Авада Кедавра!

Римус дёргается и застывает – теперь уже навсегда. Мёртвый волк постепенно приобретает человеческие черты – после смерти оборотни, как и анимаги, развоплощаются.
Расколдованный Фенрир бросается на истерзанное тело….

Взмах палочки…

Ещё одно подземелье, но выглядит оно по-другому: уже и длиннее – конец его теряется где-то в темноте; факелы светят сильнее и ярче, и огонь у них теплее, а со стен и потолка свисают цепи и кандалы. Слышны гулкие шаги, и в тёмном углу виден неяркий свет фонаря, покачивающегося из стороны в сторону. Стук грубых подошв о камень приближается, и вот Джордж видит, что фонарь принадлежит до боли знакомому злобному старику – Филч держит его в руке. Это Хогвартс?!
Картинка перемещается в другой угол, к трём колоннам, подпирающим отсыревший потолок. Около средней стоят двое кряжистых колдунов в простых хогвартских мантиях и, нагнувшись, что-то внимательно рассматривают. Услышав Филча, оба поворачиваются, и Джордж видит, что один из них – женщина. Правда, угадывается это очень смутно – и у неё, и у её брата (то, что эти двое состоят в родстве, не вызывает сомнений) почти идентичные друг другу свиные рыла.

- Всё готово, Филч? – кричит ведьма.
- Не беспокойтесь, госпожа Кэрроу, - отвечает завхоз. – Если маленькая паршивка будет упрямиться, мои кандалы схватят её грязные ручонки в один момент!
- Отлично, - сипло произносит мужчина. – А теперь убирайтесь, Филч, и не появляйтесь, пока я снова не позову вас.

Вдруг к удаляющимся тяжёлым шагам завхоза добавляется громкий девичий стон, вылетающий явно не изо рта толстой колдуньи. Но он не похож на те, что Джордж слышал до этого – скорее, это даже не стон, а гневный вскрик. Женщина делает шаг в сторону, колонна открывается глазам Джорджа, и тот едва переводит дух. К бетонному столбу привязана девушка, которую он узнал бы в любой момент жизни, везде, даже с закрытыми глазами – даже странно, что он сразу не смог различить её голос. Острые грязные коленки, веснушчатое лицо, которое сейчас разрезает злая ухмылка, длинные рыжие волосы, сбивающиеся в колтуны. Джинни. Его единственная младшая сестра.

- Только попробуйте подойти ближе, - тихо говорит она, будто выплёвывая каждое слово.
- Да ладно-ка, мисс Уизли? – смеётся нехорошим смехом колдун и подвигается к Джинни почти вплотную.
- Я предупреждала, - шипит сестра и, помедлив секунду, ударяет мужчину носком туфли прямо в пах – пинок приходится точно в цель, будто бы Джинни на поле отбивала ногой по ошибке брошенный в неё квоффл. Волшебник стонет и едва ли не валится на пол; женщина визжит и направляет волшебную палочку на Джинни. Ко всем звукам прибавляется пронзительный крик гриффиндорки, разрывающий подземелье. Наконец действие Круцио прекращается, и обессиленная Джинни повисает на верёвках.

- Лучше не шути со мной и Амикусом, мерзавка, - покрасневшая Кэрроу тяжело дышит.
- А то что? – бледные губы Джинни всё ещё растягиваются в злорадной улыбке.
- То, как Тёмный Лорд тебя лапал, раем покажется, вот что, - рычит Амикус, задирая юбку девушки.

Джинни извивается, бьётся в руках Амикуса и истошно кричит, но «госпожа Кэрроу», громко хохоча, одним движением палочки заковывает гриффиндорку в смазанные для этого случая Филчем кандалы. Она всё ещё дёргает бёдрами, пытаясь не даться, когда её разорванное бельё летит на каменный пол и Амикус, пыхтя, вклинивается между худыми ногами Джинни. Джорджу лишь остаётся наблюдать, как грузный, потный Пожиратель Смерти насилует его семнадцатилетнюю сестру…


Взмах палочки, и видения тут же исчезают.

25.

- Что ты думаешь об этом, Уизли?- чуть склоняя голову набок, интересуется Белла.

Джордж равнодушно пожимает плечами.

негодование злость бессилие закипают внутри ударяясь друг о друга смешиваясь, образовывая дикое зелье выжигающее горло едким ядом. не сейчас не сейчас потом

Ему, конечно, немного жаль этих людей. Жаль за их глупость и недальновидность. Они должны были предвидеть, что всё кончится очень плохо,

но они не жалели об этом они были счастливы и умерли в сто раз счастливее и чище него

если они будут продолжать показывать всем свою нетолерантность к новому режиму, продолжать заниматься какими-то бесполезными делишками, служащими лишь помехой остальным, нормальным людям. По большому счёту, если исключить лёгкое раздражение и немного жалости,

и чёрную-чёрную зависть и БОЛЬ

ему ведь наплевать. Так он и скажет.

- Эти люди, видимо, добились того, чего им хотелось, - губы Джорджа трогает лёгкая усмешка.
- И даже больше, - презрительно фыркает Беллатрикс. – Твоя гнусная сестрица бросает на вас и ваше дело огромную тень. Хотя куда уж больше?

схватить бы тебя за твою чёрную метлу и бить-бить-бить рожей об этот стол пока кишки не вылетят и не заполонят твой вонючий грязный рот чтобы ты НИКОГДА слышишь НИКОГДА больше не говорила таких вещей о Джинни

- Блэки тоже не были образцом добродетели, госпожа министр, - не удержавшись, парирует Джордж.
- Ну и где сейчас эти предатели крови? – Лестрейндж издаёт короткий смешок, но в газах её маленьким огоньком закипает злоба. – Впрочем, я не о том, Уизли. Есть для вас с братцем одно небольшое дельце, способное реабилитировать весь ваш бестолковый род.
- Боюсь, даже наше прилюдное харакири на главной площади Хогсмида не искупит такого позора, - закатывает глаза Джордж, но Белла этого не замечает: её глаза уже вовсю горят фанатичным огнём.
- Так вот, Уизли, - гонит фестралов министр, - есть одна небольшая проблема, которую вам, как образцовым волшебникам, решить будет большой почёт.
- Я весь внимание!
- Нужно уничтожить Поттера, - эффектная театральная пауза на этой реплике смотрится как нельзя кстати.

27.

Джордж почти целиком валяется в почти остывшей воде; оттуда торчит лишь его всклокоченная голова да острые, сильно похудевшие за последнее время коленки. Он делает очередной глубокий выдох, и по только что успокоившейся прозрачной глади снова ползёт мелкая рябь.
Пережитое сегодня отражается ему в мутной воде, пляшет в зеркале с чуть побитой рамой, отсвечивает на гладких, выложенных светлым кафелем стенах. Джордж закрывает лицо ладонями, но падающий с метлы Грюм, горящий Невилл, кричащая от боли Кэти, лежащий на полу Вуд, жмущийся в угол клетки Люпин и вырывающаяся из волосатых лап Джинни не желают отпускать, всем своим истерзанным видом моля его о помощи. Великий Мерлин! Джордж не знает, что больше месяца назад Фред так же до боли в веках зажмуривал глаза, пытаясь отогнать навязчивые видения….

Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, Джордж, слушая от родителей байки о необузданности и кровожадности Лестрейндж, делал страшные глаза – для проформы – и после они с Фредом спешили к своим бурлящим котлам, вечно бьющимся склянкам и разбросанным по ящикам и столам ингредиентам. Даже когда началась война – им было по хрену, их война заключалась в том, чтобы засунуть башку какого-нибудь тупорылого Монтегю туда, куда следует, или настучать этим же кадрам по благородным слизеринским рылам где-нибудь в «Дырявом котле» уже спустя пару лет. Джордж тогда так и не смог понять до конца, что отрицание какой-либо опасности вообще подталкивает таких, как они с Фредом в лапы таких, как Лестрейндж. Которые, даже трахаясь, стараются поиздеваться как можно сильнее – и колени Джорджа в синяках и ссадинах говорят об этом без слов. Которые посылают своих больных на голову слуг к слабым, малолетним и беременным, а потом смакуют, просматривая их воспоминания в Омуте, и едва ли не дрочат на них. Которые по жизни оставляют за собой право калечить, насиловать, убивать. Возможно, если бы они с Фредом были бы сейчас на другой стороне, мерзкий боров по имени Амикус и не перестал бы лапать их сестру, но вот только тогда они за такое вполне могли бы свернуть той мрази шею. А сейчас вместо этого их посылают на смерть Поттера. Да кому, на хрен, вообще нужно его убивать? Поттер давно уже свихнулся и посажен под домашний арест – вроде бы, теперь он даже ходит под себя, чего уж говорить об остальном? Да даже с точки зрения логики, убирать его – значит показать затаившейся оппозиции красную тряпку!
Внезапно новое осознание наваливается на Джорджа откуда-то сверху, и влажный воздух становится слишком тяжёлым, чтобы дышать им. Сука, какая же она сука! Использует старый ход своего дохлого хозяина – Джордж точно помнит, что читал о подстроенном убийстве Дамблдора в какой-то газете: после Победы все печатные издания с ошеломительной скоростью принялись плодить макулатуру и срывать покровы. Она всё понимает, она знает, что они…не смогут. Лестрейндж хочет избавиться от них, а не от Гарри. Она ждёт, что они с Фредом спасуют, начнут бегать, скрываться, тем самым выдав себя: но в изолированном волшебном мире их очень быстро найдут. Возможно, кто-то донёс ей (братья в последнее время совсем перестали скрывать свои настоящие мысли), или же их планировалось уничтожить изначально, или же этой чокнутой психопатке просто захотелось новой крови… Какого чёрта Джордж может знать о том, что творится в её голове?!
Холодные мокрые волосы противно щекочут лоб и подбородок, и Джордж ныряет под воду, чтобы потом убрать их назад. От безразличной ко всему светло-бирюзовой воды слезятся глаза, но обратно почему-то не хочется. Лаконичное светлое пространство заполняет всё его естество, и Джордж лишь равнодушно отмечает, что воздуха как-то перестаёт хватать. Перед его глазами начинают прыгать белые круги и плавать противные рыжие змеи, когда мерный гул в ушах сменяется тяжёлым стуком, молотком бьющим по перепонкам. От неожиданности Джордж глубоко вдыхает, и горло заполняется водой, и когда он, выныривая, начинает кашлять и отфыркиваться от противной жидкости, в ванную вламывается горящий от возмущения Фред с волшебной палочкой наперевес.

- Ты что, уснул, что ли, здесь? – строго спрашивает брат; с конца его палочки летят золотистые искры и тают в воздухе.
- Нет, беседую с гигантским кальмаром, - на одном дыхании говорит Джордж, боясь, что Фред услышал из-за двери его кашель и теперь сложит два и два; в таком случае скандала между близнецами не избежать. – Фред, я моюсь, какого дракла?
- Не знаю, Джи, - сникает он. – Просто что-то…
- Показалось?
- Ну да.
- Тебе всего лишь показалось, - заверяет Джордж брата, улыбаясь.
- Говорил я себе, не надо было увлекаться Грезочарами, - бормочет под нос Фред и скрывается за дверью.

Джордж с облегчением откидывается на бортик ванной, но это чувство секундно, эфемерно: прежние мысли снова возвращаются в голову. Фред ещё не знает, и даже сложно представить, что случится, когда жуткие новости дойдут до него... Джордж сползает по холодной кафельной стене, чувствуя, как саднит глаза из-за невыплаканных слёз. В последний раз он ревел лет пятнадцать назад, а сейчас уже не может.

28.

Фред и Джордж шагают по узенькой улочке; они узнали, что Гарри теперь живёт в Годриковой впадине. Они никогда не были здесь раньше, лишь видели нечёткую колдографию дома Поттеров в учебнике по истории магии: Фреду досталась книжка от Билла, а Джорджу купили новую, и в более позднем издании снимка почему-то не оказалось. Но это и не важно, потому что Поттер, конечно, располагается не там, а новый дом по описанию не очень-то и отличается от других. Здесь все постройки маленькие, аккуратные, спокойных цветов…
Фред в сотый раз начинает думать, что им делать. Сама ситуация, в которую они с Джорджем вляпались, не слишком удивляет его. В конце концов, Фреду уже не одиннадцать, а двадцать один, и он прекрасно понимал, во что тогда ввязывался и впутал Джорджа. Амбридж таки добилась своего, отправив их с Джорджем на эшафот, или… или это сделали они сами? В любом случае – размышлять, рефлексировать и скорбно вбивать гвозди в стену лбом уже поздно. Фред наверняка знает одно: ему не хочется убивать. Он мог сколько угодно лгать, изворачиваться, притворяться ради каких-то идиотских целей, но убить не сможет ни за что – если, конечно, его не шибанут тройным Империо.
Фред всегда ждал конца. Просто ему казалось, что делить постель с министром магии – значит, оттягивать его. А получилось наоборот. Он не думал, что будет… что всё будет так быстро.

- Смотри, - Джордж дёргает Фреда за рукав, - вроде бы мы пришли.

Небольшой, абсолютно квадратный домик цвета сливочного масла с милой красной крышей и Трепетливые кустики по бокам в маленьком палисаднике. Фред и Джордж отпирают чуть поскрипывающую ажурную калитку, поднимаются на аккуратное каменное крылечко и одновременно жмут пальцами в круглую кнопку звонка. Дверь открывается, и на пороге оказывается женщина неопределённого возраста – типичная книжная миссис, не обременённая интеллектом, с пенсне, седеющим пучком и в голубой мантии.

- Здравствуйте, - начинает Фред, - мы…
- Мистер Уизли и мистер Уизли, я знаю, - кивает головой женщина. – Мне пришло извещение из Министерства, а вообще-то сюда не так-то просто попасть. Зовите меня мисс Смик, молодые люди. Я сиделка Гарри.

29.

Фред и Джордж стоят в небольшой комнатке, нисколько не походящей на обитель душевнобольного: цветы, кресло-качалка, книги. Перед ними в аккуратно застеленной постели полулежит Гарри Поттер в дурацкой пижаме со снитчами. Глаза его пугающе пусты, взгляд стремится в одну точку где-то на противоположной стене – что же Гарри там видит, братья боятся даже предположить. Вдруг его пытали, как Лонгботтомов, прежде чем он стал таким? Это же Лестрейндж, с неё станется. Губы Фреда трогает грустная усмешка: даже глупая старуха вопреки всем правилам выскользнула куда-то из комнаты с выражением животного страха в глазах. Значит, она в курсе, значит, она знает, что его подопечному недолго ещё быть живым. Но зачем сиделке смотреть на них так, будто бы после всего они самолично изрежут её на кусочки?
Первым от мыслей отвлекается Джордж. Он достаёт палочку и вычерчивает в воздухе большие буквы, и они золотыми нитями выводятся одна за другой.

«Гарри».

Бывший герой слегка реагирует на яркие вспышки, но на этом всё – его взгляд, как и прежде, устремляется куда-то вбок.

«Гарри, если ты меня понимаешь, пожалуйста, моргни или сделай ещё что-нибудь», - вновь пляшут в воздухе буквы.

Впервые Гарри смотрит прямо на них и вполне ясно кивает. Фред и Джордж переглядываются, и тут Поттер делает кое-что неожиданное: почти бесшумно он спрыгивает с кровати и залезает под стол. Когда он вылезает, то братья видят, что Гарри сжимает в худых пальцах волшебную палочку – видимо, оброненную сиделкой.

- Оглохни! – произносит он, направляя её на входную дверь. – А теперь у вас есть ровно пять минут на то, чтобы внятно объяснить, зачем вы сюда пришли, - абсолютно нормальным голосом продолжает Поттер.

- Не здороваться неприлично, Гарри, - начинает Фред.
- И то, что ты у нас болен, тебя не оправдывает, - улыбается Джордж. – Тем более очевидно, что здесь имеет место первоклассное надувательство.
- Не вы одни умеете притворяться, - кивает он. – Так в чём же цель визита? Ни за что не поверю, что кто-то смог бы проникнуть ко мне просто так, без ущерба своей безупречной репутации.
- Не такая уж она и безупречная в последнее время, - усмехается Фред.
- Но ты прав: не всё так просто, - продолжает Джордж. – Дело в том, Гарри…
- Что нас сюда подослали, чтобы…
- Убить тебя.

30.

«Я разочарована, Уизли. В твоих словах было море гонора и хвастовства, а на деле ты – не лучше боггарта в шкафу: всеобщий любимец Потти всё ещё чешет землю своими грязными пятками».

«Насчёт этого не стоит переживать, госпожа министр. Понимаю, что написанное мною сейчас Вас разочарует, но мне отчаянно не хочется запятнать свои магические способности умерщвлением психически нездорового человека. Простецы в этих делах куда более изощрённы: глаза разбегаются от столь широких возможностей. Мы с братом выбираем подходящий способ, если Вам интересно знать».

31.

- Вы что, издеваетесь? – прищуривается Фред, держа в руках какую-то железную трубку: по форме, как бумеранг, и какой-то спусковой механизм на стыке линий.
- Вы думаете, этим и впрямь можно убить? – с изрядной долей скепсиса в голосе продолжает Джордж.
- Даже попасть – это маленькой-то железной штучкой, вылетающей из здоровой неповоротливой дуры, - заканчивает Фред, глядя на продавщицу этой лавки в Лютном переулке: горбатая, скособоченная старуха с почти полным отсутствием зубов и несколькими седыми прядями, спадающими на изрезанное морщинами лицо из-под чёрного капюшона.
- Верьте мадам Ромулус, - хрипло смеётся ведьма, - им можно не только убить, но и здорово искалечить. А если ещё заговорить пули…
- Да всё равно, - Джордж с недоверием пожимает плечами.
- Мерлин, как же вы ещё зелены! Посмотрели бы хотя бы одну маггловскую киноплёнку: из обычных людей с помощью этих пис-то-ле-тов они делают сплошное решето.
- Мы – чистокровные волшебники, мадам, - фыркает Фред, - думаете, нам охота заниматься такой ерундой?

Волшебница внимательно всматривается в Фреда своими серыми, колючими глазами, и тому становится не по себе. Пожалуй, в эти глаза он уже смотрел когда-то… когда-то очень, очень давно…

- Плохой фарс, Уизли, - едва слышно шепчет она. – Плохой и безумно опасный.
- Откуда вы знаете? – интересуется помертвевший Джордж; пальцы, которыми он сжимает прилавок, тут же белеют.
- Я знаю куда больше вас, - усмехается мадам Ромулус и подмигивает близнецам; в следующую секунду её седые волосы делаются ярко-розовыми – но лишь на миг. – Молчите, если хотите жить.

Ошарашенным близнецам не требуется совет старой знакомой: они и так ошарашено молчат, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями от этой неожиданной встречи.

- Ну что, берёте? – резкий окрик ведьмы прерывает только что развернувшуюся немую сцену.
- Да, пожалуй, - через силу улыбается Фред, пряча во внутренний карман мантии свой пистолет и кидая на прилавок несколько золотых галлеонов.

Фред и Джордж уже не видят, как меняется лицо волшебницы: грустнеют глаза, у сморщенных старческих губ появляется ещё одна резкая складка. Люди часто приходят в её лавку, но обратно возвращаются редко. Если человек убивает другого без участия палочки, это значит, что либо он уже лишён права носить её, либо хочет остаться незамеченным – следовательно, вряд ли этот волшебник может быть министерским палачом. Судьба таких людей в этом мире предрешена.

32.

- Эй, рыжие! – раздаётся голос с другого конца улицы. Фред и Джордж только что захлопнули дверь, ведущую в лавку Тонкс, то есть мадам Ромулус. То, что их заметили здесь, грозит близнецам множеством проблем.

Джордж оборачивается первым: где-то он уже слышал этот голос. Маленькая, приземистая фигура, почти полностью скрытая темнотой, не оставляет сомнений: Амикус Кэрроу. Мерзкий кабан, преподающий в Хогвартсе. Пожиратель Смерти. Урод, насилующий Джинни. Их с Фредом двое, а он – один, и на улице больше никого. Решение приходит в голову Джорджа почти мгновенно.

- Амикус! – кричит Джордж, в пару секунд пересекающий Лютный переулок. – Какая встреча! – и, пока колдун, почуявший наживу пытается что-то понять, Джордж кидается на него с распростёртыми объятиями; в одном из рукавов его мантии спрятана волшебная палочка. Силенцио, изо всех сил думает Джордж. Кэрроу в недоумении открывает рот, силясь сказать что-то, но не может: все его крики теперь беззвучны.
- Вот так, солнышко, - почти ласково произносит подоспевший Фред и обнимает толстяка за плечи. – Вот так и иди, ублюдок, если не хочешь отмыть своей восхитительной чистой кровью эту грязную мостовую, - эти слова Фред шипит ему на ухо, и в бок Амикуса упирается холодное дуло только что купленного пистолета.

33.

- Ну что же, Гарри, - ухмыляются близнецы, стоя на пороге комнаты Поттера, - мы вернулись.

Гарри молча встаёт с постели и снова вытаскивает ту же самую палочку – теперь уже из-за батареи.

- Твоя сиделка держит сотню палочек? – удивляется Фред.
- Почему бы тебе не взять, к примеру, одну из наших? – добавляет Джордж.
- Потому что колдовать здесь может только она, - отвечает Гарри, накладывая на комнату заглушающее заклинание. – Эта Смик потрясающе рассеяна: вот уже две недели, как я спёр у неё палочку, а она даже и не подумала на меня. Погоревала денёк и заказала себе новую.
- Да уж, - притворно вздыхает Фред, - нам тоже очень жаль…
- Просто безумно, - подхватывает Джордж. – Кстати, у нас есть для тебя подарок.
- Интересно, - улыбается Гарри.
- Правда? – изгибает бровь Джордж и лезет в свою сумку, висящую на плече. Свету является небольшая клетка, в которой сидит толстая морская свинка.
- Вы принесли мне… морскую свинку? – уже смеётся Поттер.

Животное отчаянно визжит, мечется и грызёт металлические прутья. Фред и Джордж смотрят на неё с нескрываемым интересом, Гарри – с недоумением.

- А ведь непростая же свинка, - наконец говорит Фред, убрав клетку подальше с глаз.
- Я бы сказал – очень плохая свинка, - вторит брату Джордж.
- Непослушная… Кстати, стоит отметить, что это, скорее, страшный и мерзкий хряк. Зовут его Амикус Кэрроу, Гарри, и мы хотим, чтобы он занял твоё место.

Гарри молча оседает на пол. Из сумки Джорджа раздаётся визг, полный отчаяния. Лицо Фреда искажает странная, поразительно плотоядная и сумасшедшая ухмылка.

34.

Один Гарри стоит посередине небольшого, редкого леса, сжимая в руке палочку Энид Смик, другой – привязан к стволу большой, толстой ели неподалёку. Второй Поттер, который на самом деле Амикус Кэрроу, бешено бьётся под толстыми верёвками, глаза его вылезают из орбит, а изо рта капает слюна, заливая воротничок очередной пижамы. Фред и Джордж – чуть в стороне, лица их бледны и дыхание как никогда судорожно. Фред, поддаваясь какому-то порыву, крепко сжимает холодные пальца брата и отмечает, что те предательски дрожат.

- Эй, - говорит Гарри, - долго вы будете собираться с духом? Может, я… сам?

Фред ловит взгляд Джорджа и понимает, что думают они об одном и том же. В самом деле, мысль не делать этого так увлекательна, что и язык уже готов удариться о зубы коротким «Да», но что-то останавливает братьев в последний момент. К чёрту, к чёрту! Это их крест. Между этой недожизнью и возмездием за всю грязь, в которой Фред и Джордж добровольно купались весь этот год, они выбирают последнее.
Как сделает, если потребуется, любой Уизли…

- Придержи фестралов, Гарри, - говорит Фред. – Мы просто наслаждаемся этим восхитительным зрелищем.
- Не правда ли, он очень красиво тут висит? – отмечает Джордж, вспоминая, как это чудовище проделывало то же самое с Джинни.
- Похоже, я толком не узнал вас за эти восемь лет, - криво улыбается Гарри. – По крайней мере, эта кровожадность…
- Не ты один умеешь притворяться, - обрывает его Джордж. – Ну что же, Дред?
- Время, как известно… - с сухим щелчком Фред заряжает пистолет, - является ценным эквивалентом некоторых денежных средств.

Фред и Джордж подходят ближе к Кэрроу. Тот по новой начинает извиваться и бесшумно вопить. Близнецам редко доводилось видеть испуганного Гарри или же Гарри, испытывающего боль, но навряд ли на его лице хоть когда-то отражалась хоть десятая часть такого дикого, первобытного, животного страха. Настоящий Поттер никогда не был таким, каким сейчас делает его Амикус. Джордж оборачивается на него в последний раз – лицо Гарри, плохо видное в неярком свете луны, просто кричит отвращением.

- Кэрроу, - начинает Джордж, - думаю, ты имеешь счастье догадываться, какой же мерзкой, бесчувственной и бесчеловечной тварью сделала тебя жизнь. Хотя, учитывая возможное количество мозгов в такой крошечной голове…
- Ставлю пару акций нашего магазина на то, что на самом деле ты поразительно несчастен.
- Сколько плевков ты утёр со своей толстой рожи, засранец?
- Сколько раз ты получал по яйцам от нашей сестры, кретин?
- А ведь ей ещё повезло. Не у всех гриффиндорцев есть парочка злых старших братцев, верно, Фред?
- Да, пожалуй, - соглашается тот, - хоть мы и были неважными родственниками в последний год, всё же настало время это исправить.
- Когда Лестрейндж сдохнет, поцелуешь её на том свете от нашего имени, ладно?
- Прощай, Кэрроу.

Две руки одновременно вскидывают пистолеты. Один сухой щелчок – и лицо Гарри перестаёт быть таковым: пуля превращает его в кровавую гротескную маску. Теперь Кэрроу неузнаваем – этого братья и добиваются, потому что их умения в трансфигурации неидеальны, и фальшивый Поттер всё же заметно отличался от оригинала. Второй щелчок – и светлая пижама окрашивается красным где-то в области живота. Амикус дергается и затихает навсегда. Верёвки лопаются, и безжизненное тело с громким звуком валится в траву лицом вниз.

- Фред, Джордж, - раздаётся негромкий голос за их спиной. Гарри мертвенно-бледен и дрожит, не сводя глаз со своей окровавленной копии, распростёртой на траве. – Вы в порядке?
- Можно сказать, и так, - усмехается Джордж, опуская оружие.
- Гарри, ты точно уверен, что он не очухается? – глупо спрашивает Фред.
- Насколько я знаю – нет, - отвечает тот. – Маггловское оружие мало кого щадит.
- Что нам теперь делать? – тихо произносит Джордж.
- Я бы сбежал, - пожимает плечами Поттер. – К магглам, а потом – в другую страну, где благоприятный магический фон.
- Британия изолирована, Гарри, - грустно улыбается Фред.
- Ну и что? – говорит он. – Думаете, Пожиратели не преодолевают защитных границ?
- Но мы-то не они.
- Для этого и не нужно быть ими. Нужно заплатить за выход чужой кровью, как бы это не было тривиально. В Годриковой лощине живут и магглы тоже, поэтому сейчас вы у самой границы. Аппарируйте из леса куда угодно, и у вас получится.
- Нет! – хором возражают близнецы.
- Почему? – удивляется Гарри.
- Ну как-то, - говорит Фред, - нечестно. Думаю, это твоё право, Гарри.
- Идите, - губы Поттера трогает лёгкая усмешка, - идите вы. Мне там делать нечего – лучшим выходом будет устроить переворот здесь.
- На твоём месте мы бы давно уже свихнулись, - отвечает Джордж без тени улыбки. – Слишком много войн для одного парня.
- Зато мне не скучно, - вновь смеётся Гарри, поправляя очки. – Ну что?
- Пожалуй, ты прав, - немного поразмыслив, говорит Фред. – И ещё… если вдруг… - он вытаскивает из штанов короткую толстую палочку, - это принадлежало Кэрроу. Если тебе нужно…
- Очень даже, - соглашается Гарри, - всё равно палочку Смик придётся оставить здесь – будто бы я убил себя сам. Спасибо, Фред. И тебе, Джордж.
- Спасибо, Гарри, - хором отзываются близнецы, с громким хлопком исчезая из леса.

Гарри Поттер с минуту глядит на то место, где только что стояли Фред и Джордж, а потом, брезгливо морщась, подходит к трупу Кэрроу и вкладывает палочку своей сиделки в коченеющие пальцы.

35.

Фред и Джордж сидят на подоконнике в подъезде какой-то угрожающе высокой многоэтажки и курят. В Хогвартсе этим баловались когда-то почти все с их курса – среди студентов ходило поверье, что куревом можно успокоить шалящие нервишки. Может, оно было и так, но сейчас близнецы, уцепившись за старую привычку, совсем не чувствуют желанного умиротворения. Заляпанное окно чуть-чуть приоткрыто, и холодный утренний воздух врывается в коридор. Светает. Щелкают дверцы лифта, и на этаж заходит молоденькая маггла, окидывая Фреда и Джорджа заинтересованным взглядом. Симпатичная, рассеянно думают братья, но сейчас им не до того.
Меньше часа назад они убили человека. Пускай это был не Гарри, пускай это был мерзкий Пожиратель смерти, который издевался над Джинни, всё же перед глазами братьев стояло изуродованное лицо Кэрроу, перекрывая остальные кошмары. Когда-то кто-то пытал их знакомых, друзей, родных, а теперь Фред и Джордж сами переступили эту черту. Самая горькая ирония состоит в том, что если рассуждать логически, всё это было зря. Ведь они мало чем помогли Гарри – у него остался здравый ум, волшебная палочка и армия преданных сторонников, пускай сейчас ещё прячущихся по углам, но готовых к атаке в любой момент. Это уже многого стоит. Гарри живучий, и он выкарабкается. А они? Что же, чёрт возьми, им теперь делать?

- Пять галлеонов, - говорит Джордж, туша очередной окурок об стоящую на подоконнике консервную банку. – Пять грёбаных галлеонов в кармане. На сколько дней безбедной жизни ставишь, Фредди?
- Не больше, чем на парочку, - усмехается Фред, залезая во внутренний карман мантии. Тяжёлый чёрный пистолет тускло поблёскивает в пасмурном утреннем свете и приятно холодит ладонь. – Правда, мы всегда можем продать эти пукалки.
- Прекрасная идея, - щурится Джордж. – Подскажешь мне адресок какого-нибудь сомнительного маггла, которому требуется парочка новеньких пистолетов? Хотя, постой-ка: мы всегда можем пойти к Букингемскому дворцу и толкнуть их каким-нибудь чокнутым туристам.
- Ты очарователен, Джи, - смеётся Фред. – Впрочем, к чёрту всё. Мне лень делать что-то, чтобы и дальше тащить за собой эту мастерски просранную жизнь. Если мы покончим с ней сейчас, кто-нибудь в том мире вспомнит о двух рыжих идиотах, в один прекрасный день нарушивших волю нашего несравненного министра?

И он разворачивает дуло пистолета: туда, где чуть левее, отчаянно стучит, будто бы желая вырваться наружу, сердце.
Джордж, будто бы отвечая на немой вопрос брата, лезет в сумку и подносит второй чёрный ствол к своему виску.

- Давно я не слышал хороших шуток, - зачем-то добавляет Фред.

И спускает курок.

36.

Ширли глядит на свои часики, когда лифт везёт её на тринадцатый этаж, в родную квартиру. Полпятого утра. Прямо перед её носом, отвалившись с потолка, падает на пол кабины розовая жевательная резинка – совсем ещё свежая. Ширли брезгливо морщится и отодвигает её носком туфли.
На этаже накурено – наверное, опять тупой сосед хватается за папиросы, но неожиданно девушка обнаруживает на подоконнике двух молодых близнецов в одинаковых странных плащах; один из них чиркает зажигалкой. Ширли никогда не отличалась хорошим настроением после целой ночи работы в баре, но два симпатичных парня, усыпанных веснушками, просто не дают ей одёрнуть их. Зачем-то улыбаясь, девушка сворачивает в свой коридор и долго возится с входной дверью.
Модные туфли к утру жмут и натирают ноги; Ширли с удовольствием скидывает их и забегает на кухню, после – в ванную, и уже потом – в спальню. Диван её остаётся неразобранным с утра, и Ширли, устроившись на мягких подушках с баночкой низкокалорийного йогурта, щёлкает пультом телевизора: пускай сейчас нет ничего интересного, но бормотание ящика всегда успокаивает. Сдирая этикетку с баночки, девушка уже погружает ложку в белую сладкую массу, как вдруг, один за другим, где-то за дверью раздаются два громких хлопка: будто бы разом перегорели все лампочки. И следом – дикий, раздирающий душу вопль. Ширли, накинув халат, сломя голову несётся в прихожую и выскальзывает за дверь квартиры.
Между лифтом и подоконником, кажется, совсем не стало места. Те рыжие парни… Один лежит лицом вниз, и под его грудью расползается противная, свекольного цвета лужа, заливая до блеска вычищенную плитку. Он совсем безмолвен, и, похоже, уже не дышит. Второй, судорожно хрипя, теряет сознание прямо на глазах Ширли. Кровь льётся толчками из его простреленного уха.
Рядом валяются два новеньких чёрных пистолета, и недокуренная сигарета ещё чадит из консервной банки.
Ширли истошно кричит, и, не помня себя, несётся обратно в квартиру. Там, в прихожей, на маленькой тумбочке, стоит телефон. Даже если первому парню уже не жить, второму, наверное, ещё можно помочь… Наверное… Трясущимися руками девушка набирает нужные кнопки. Трубка отвечает ей равнодушными гудками: пять утра, чего она хочет??

- Алло, - наконец раздаётся в мембране.
- На моём этаже двое молодых людей только что попытались покончить с собой, - шепчет Ширли. – Доктора, срочно!! – внезапно её голос срывается на крик, и по щекам текут истерические слёзы, и трубка норовит выскользнуть из рук.

Врачи приезжают на удивление быстро: десять минут, и вот из лифта высыпает группа людей, одетых в белое. Всё это время Ширли ждёт на лестнице, поплотнее закутавшись в халат.
Двое подходят к братьям, что-то говорят друг другу, проверяют сердце, щупают пульс. Глядя на того, что с простреленной грудью, один из докторов сокрушённо качает головой, но всё же и его грузят на носилки, опутывают какими-то пластиковыми трубками и заталкивают в лифт головой вперёд. Ещё один санитар остаётся курить у подоконника – непонятно, зачем. Ширли заплаканными глазами глядит на него и всё же решается подойти. Кровью заляпан весь пол и даже, наверное, на стенах есть мелкие красные брызги, но девушка старается не наступать на них.

- Они живы, да? – спрашивает Ширли после минутного молчания.
- Не знаю, - санитар пожимает плечами. – А кто это вообще?
- Не знаю, - повторяет Ширли. – Просто сидели здесь.
- Сомнительное везение, - качает головой парень. – Оба ни черта не умеют стрелять. Один, видимо, пытался пробить себе висок, но вместо этого просто может остаться глухим на всю жизнь. Второй стрелял в сердце… но попал выше. Если повезёт – выкарабкается.
- Мне очень жаль, - шмыгает носом Ширли.
- Зато они себя не пожалели, - усмехается парень и затягивается.

Ширли молчит, и вместе с санитаром смотрит в окно. Толком не заснувший Лондон снова начинает пробуждаться от получасовой дрёмы и раскидывать свои туманные сети над улицами, дорогами, парками. Светает. Жалостливой девушке-маггле и равнодушному санитару невдомёк, что прямо под их боком простирается ещё один, неведомый обычным людям мир, в котором опять вовсю гремит революция. Кричат молчавшие до этого улицы, кричат прохожие, кричит даже серое небо над их головами, и двум молодым парням, покинувшим этот дом на машине скорой помощи, парням, которых этот мир безжалостно разжевал и выплюнул, это тем более неведомо: больничные стены всегда равнодушны к новостям извне, а к магическим – и подавно.

_T H E_E N D_

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

катался на гастроли в столицу республики чувашия, и, помешивая бульон с вываленным туда бичпакетом, обварил себе половые органы и часть жопы. кожа не лезет, и то слава яйцам.
так только я могу.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

закончила свой очередной литературно-гэпэшный высер, которому посввятила год. выложила. чт-тоо ща меня трясёт и колотит и чувство странное.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

я боюсь срываться, боюсь взлетать,
боюсь в себе что-либо менять
я - регрессивный планктон, мне так нравится пить
разбавлять молоком всё, что хочется скрыть

смотри на меня!
бери меня!
души руками стеклянное горло моё!
пей из него молоко!

я не хочу оставаться, не хочу уходить,
вспоминать о том, что нужно забыть,
растворяясь в толпе, как рафинад в кипятке
я сижу на измене, ты сидишь на игле...

разлей меня! разбей меня!

---

полюбому я качусь в такие ебеня, откуда прочти никто не выходит живым. грустно, что мне всего лишь 17, а ничего вокруг не обещает хорошего - ни аттестат, ни линии жизни на левой ладони. я просто разваливаюсь на части, на сотни крохотных противоречий. недавно мне в первый раз стало плохо с сердцем - а я всё так же вливаю в себя ярко-красную спиртозную дрянь на букву "я", и, чиркая огнивом, втягиваю вовнутрь холодный мятный дым. в этом мире, который существует для меня теперь, и любовь носит собачью маску, и пустые пластиковые бутылки так же валяются под ногами на говняной жухлой весенней траве - ничего не изменилось, в общем. меняюсь только я - как кусок сыра в твоём холодильнике, неотвратимо твердеющий и покрывающийся плесенью, стоит только тебе забыть о нём на неделю, стоит только тебе оставить его неиспользованным/сожрать без остатка.

@музыка: линда золотая вода

@настроение: ...